Последний аргиш - [16]

Вторым за кетом спешит селькуп — это он уже приготовил котелок, чтобы поесть жирной сохатины.

Третьим бежит эвенк, он поотстал, он возвращался назад за котелком.

Но так сначала было на земле, а не на небе. Только когда охотники убили сохатого, разделали его тушу, разожгли костер и стали ждать жаркого, они посмотрели на небо и увидели, что звезды переместились и стали картиной, рассказывающей об их охоте.

На бледно-сером весеннем небе ночью пропадают почти все звезды, их свет не освещает земли Севера, и только одна яркая звезда не гаснет под лучами зари — Вечерняя звезда, во многих других странах ее называют Венерой. Вряд ли кто скажет, в каком из этих двух названий больше поэзии.

Человек не только находил путь по звездам, скитаясь в морских и песчаных просторах земли, по зарослям джунглей и тайги. Человек в своей мечте прокладывал дороги в звездном мире, ведь недаром на самых различных языках широкая полоса звездных скоплений называется путем или дорогой.

Великим богатырем был Альба, он прорубил в скалах путь Енисею на север, он прогнал в ледяное царство Смерть, чтобы не могла она быть рядом с людьми, чтобы путь ее к людям шел через препятствия. Альба боролся и жил ради людей.

Он гнал Смерть — Хосядам — по земле, но она решила обмануть его и умчалась на небо. Высоко поднял тогда Альба свой хорей, больно ударил сильных оленей и взлетел с санкой на небо.

Он гнал на небе Хосядам, гнал ее дальше на север, и с тех пор на небе осталась его дорога, след его богатырских саней — Альбакан — Дорога Альбы. Другие называют это Млечным Путем, а кеты — Дорогой Альбы!

Не только от земных горестей человек грезил небом, человек постигал его, так же как постигал землю. Он мечтал, но он верил в возможность достичь непостижимое. И он не ошибся в себе, в своей мечте и надежде.

Человек мечтал о небе и дарил ему поэзию бытия.

*

Кусок оленьего мяса и медвежьего сала несколько восстановили силы Дагая. Наутро он смог выйти из чума, добрести до быстрого ручья, и вернувшись, приготовить лепешку.

Теперь ясным тихим весенним днем он мог подолгу сидеть у чума, на успевшей растаять и высохнуть проталине и дышать солнцем. Солнце вернуло крепость его рукам и надежду на будущее.

Он сжег Дочь ночи, но Хосядам не покарала его. Прошло много дней, но он даже не слышит криков, похожих на плач или смех дотам.

«Чему ты удивляешься? — слышится иногда ему по ночам. — Тебя учил сенебат, тебе он отдал своих духов. Они берегут тебя, помни!»

Он просыпается и невольно всматривается в пространство— кажется, сейчас он увидит лицо сенебата. Никого. Только у самой двери лежит Боской, похудевший от голода и беспрестанной, почти бесполезной беготни по тайге.

Добычи нет. Нет еще и перелетной птицы, озеро только-только начинает раскалывать лед, а в чуме осталась одна мука.

Дагай в который раз, пробуждаясь от ночных голосов, решает утром попытать счастья в поисках таежной дичи, если позволят силы.

Утром, чуть приглушив голод куском полусырой пресной лепешки, он берет ружье. Боской прыгает от радости.

Дагай выходит из чума и с трудом добирается до края леса. Дальше он идти не может, а разве будет глухарь сидеть здесь, на краю. Боской жалобно скулит, но хозяин, постояв с час у сосны, бредет назад; хозяин боится потерять силы.

Пес один убегает в тайгу и возвращается к вечеру злой.

Тяжелое время весна на Севере. Пройдет первый дождь, и, словно проснувшись от долгой спячки, двинутся снега с места, понесутся речками и ручейками в реки и озера. Подопрет их ледяной барьер, и разольется вода на тысячи и сотни тысяч полян, маленьких угоров. Затопит она леса, и лишь одинокие высокие мысы — «лбы» — с исполинскими кедрами смогут приютить человека.

На сотни километров нет земли, кругом вода и деревья в ней. Так будет стоять вода почти месяц, а затем пойдет на убыль. Но тут еще хуже.

Там, где только что ты проезжал на лодке-долбленке, которую в этих краях ласково называют «веткой», вылезли коряги, грозящие пропороть тонкое дно. Неожиданно образовались завалы из плавника и вывороченных льдом и водой деревьев. Или заторосит путь неведомо откуда появившийся лед, снесенный водой из теневых мест. Вот и добывай себе пищу весной.

Одна надежда на места икромета щуки, окуня или язя, да на опускающихся на воду перелетных уток или гусей.

С заходом солнца Дагай слышал высоко в небе крик лебедей. Они первыми прилетели на север, но уходили дальше, в тундровые края.

Еще недолго ждать, еще надо потерпеть. Утром над чумом высоко-высоко шли на север гуси, а к полудню появились стаи черных уток.

С каждым пролетом стаи загоралась надежда, и Дагай ласково потрепал Боскоя:

— Потерпи, завтра и к нам сядут, какие тут забереги, видишь.

Озерная вода с каждым днем приближалась к чуму. Каких-нибудь пятьдесят шагов — и уже широкий, как река, заберег — полоса воды, отделявшая берег от черного льда озера.

— Видишь, — говорил Дагай Боскою, который, высоко задрав морду, с сожалением провожал очередную стаю перелетной птицы, — на озере полыньи и трещины появились. Сядут тут гуси или утки, сядут, Боской, придется тогда тебе поработать, ветки-то у нас с тобой нет. Нет ветки-долбленки.