— Откройте!
Человек в потертом овчинном полушубке и стареньком меховом треухе настойчиво дергает ручку звонка. Переулок погружен во мрак. Сюда не проникает свет фонарей с проспекта. Крепостные часы пробили двенадцать.
— Откройте!
Резкий рывок ручки звонка и почти умоляющий крик. За дверью послышались шаги. Щелкнул замок. Луч, вырвавшийся на улицу, осветил широкоскулое лицо.
— Ну? — сонно спросил слуга.
— Я Балбал! Мне нужен профессор Багров! Это срочно, я его неделю ищу. — Проситель говорил скороговоркой, боясь, что дверь закроют и он не успеет сказать самого важного. — Я от Андронова!
— Погодь, доложу, — буркнул слуга и закрыл дверь.
Балбал несколько минут томился в ожидании, а когда дверь вновь открыли, он стремглав бросился вверх по лестнице. Валенки оставляли большие мокрые следы на ковровой дорожке. Открытая дверь на верхней площадке вела в кабинет, стены которого были уставлены книжными шкафами и полками. В кресле перед столом сидел полный пожилой человек. Услышав шаги, он поднял голову и, прищурив глаза, посмотрел на Балбала.
— Ты от Андронова?
Балбал сорвал с головы шапку.
— Извини, хозяин. Ты Багров?
Балбал ждал ответа.
Хозяин дома кивнул.
Балбал протянул ему сверток.
— Это послал Андронов, мой тарга, большой человек. Я у него толмачом был. Я долго искал тебя. Теперь я уйду, мне спешить надо.
— Кто ты? Что с Андроновым? — Резкий вопрос Багрова заставил посланца остановиться.
— Я Монгуш из рода Лопсан. Балбалом называл меня тарга Андронов. Когда я покинул его в конце лета, он был совсем плох. Он слишком много араки выпил в юрте Косого ламы. Когда я сел на коня, чтобы исполнить его волю, он уже не мог дышать. Я не ждал. Я спешил сюда. Его, наверное, похоронили по-вашему. Так я думаю.
Балбал говорил быстро и очень правильно для инородца. Он кончил и просительно посмотрел на Багрова.
Багров сидел, крепко стиснув руками седые виски. Молчание было недолгим.
— Что он сказал тебе, передавая сверток? Что случилось в юрте Косого ламы? — спокойно, но требовательно спросил Багров.
— Он сказал мне: «Я, видно, помру, Балбал, но ты должен сейчас же уехать в долгий путь в город, где живет русский царь. Там ты найдешь профессора Багрова и отдать ему сверток. Все остальное сказано в свертке». Больше тарга Андронов ничего не говорил. Юрта Косого ламы — плохое место, сам лама — плохой человек.
Балбал перевел дух и, упав на колени перед Багровым, разом выпалил:
— Я все исполнил. Отпусти меня, хозяин: мне нужно успеть сегодня ночью уйти домой вместе с ссыльными, их гонят в места, близкие к нашему Урянхаю. Не задерживай меня, хозяин, такой случай редкий. У меня там жена и сын, они, поди, без меня и не откочевали.
— Ну что ты, что ты? — Багров поднял Балбала и сказал: — Спасибо тебе, дружище, спасибо. Ступай…
Балбал, низко кланяясь, быстро вышел из кабинета и скоро внизу хлопнула дверь…
* * *
Багров сидел глубоко в кресле, неподвижным взглядом уставившись на сверток. Казалось, прошло совсем мало времени, прежде чем он решил развернуть его. Часы пробили два раза. Из свертка на пол выпали тетради, блокноты и рулон плотной бумаги. Отдельно упал конверт. На конверте крупным почерком было выведено:
«Его превосходительству профессору Багрову — Андронов А. А.».
«Дорогой друг![1]» — так начиналось письмо. Багров вздохнул и, придвинув лампу ближе, прочитал:
«Простите, что я обращаюсь к Вам просто, без всяких официальных титулов и церемоний. Как говорят, «мертвые сраму не имут». Когда вы получите это письмо, меня не будет в живых. Глупо, что все случилось из-за упрямства и не без коварства. Особенно меня настораживает мое состояние после посещения юрты Косого ламы. Он угощал аракой — это такой здешний крепкий напиток, — которая чем-то не понравилась моему толмачу, спутнику и товарищу Балбалу. Но я все же выпил, да видно зря. Теперь об этом жалеть поздно. Как говорит мой толмач: «Если спилил у оленя рога, их обратно не приставить, если что сделал, чего переделать нельзя, не жалей». Вообще-то он все Вам расскажет подробно. У меня просьба: удержите его у себя, не давайте ему вернуться в эти места. Сын у него взрослый, я с ним говорил. Балбалу здесь грозит опасность от того же Косого ламы…»
Багров подбежал к двери:
— Степан! Возьми лошадей, скачи туда, где отправляют ссыльных, задержи Балбала, вороти его. Слышишь? Да пошевеливайся!
Багров читал дальше:
«Балбал доставит все мои последние труды. Я их завещаю Вам и Вашему Обществу. Если возможно, опубликуйте их так же, как и прежние мои записи. Прилагаю карты и схемы. Это все, что у меня есть.
Я нашел интересные материалы, о которых ничего не смог узнать. Очень прошу, опубликуйте все! Пусть другие, более счастливые отгадают эти загадки.
Мое сердце, моя жизнь в тех записях, которые теперь в Ваших руках. Простите меня за все прошлое и прощайте.
Вечно уважавший Вас
Ал-др Андронов».
После подписи было еще несколько строк. Багров их разобрал с трудом.
«Я не ставлю дату, пишу заранее, но мне совсем плохо. Будет ли для меня утро двадцать второго?..»
Блокноты, тетради, схемы, прощальное письмо — вот и все, что оставляет людям друг. Его, Багрова, друг, Сашка Андронов. Прожив полвека, он остался неугомонным, влюбленным в дороги странствий… Багров медленно перебирает содержимое свертка и берет тетрадь, помеченную последними числами июля. Тетрадь исписана наполовину. Это дневник. Последняя запись самая короткая:
