Последний аккорд - [25]

Вообще, Адилю немного повезло — он пережил лет этак на десять волну репрессий против азербайджанских композиторов и музыкантов. Начавшаяся в тридцатые годы кампания против традиционной азербайджанской музыки смыло много прекрасных музыкантов. Я не мог понять — причем тут музыканты?! Музыка так аполитична — или я ошибаюсь. Все не так?

Известную оперу Муслим Магомаева[1] «Наргиз» изменили до неузнаваемости. Это должна была быть опера о старом как мир любовном треугольнике. Но заставили изменить либретто, и теперь в любовную пару вторгался оппозиционер советской власти в лице мусаватиста.

В 1938 году арестовали известного народного певца-ашуга Микаила Азафли. В том же году расстреляли директора азербайджанского театра оперы Аббаса Мирза Шарифзаде. Все это было в диковинку мне слышать. Адиль называл много других имен, иногда громко, — это и сгубило его. Вот такие времена были.

[1] Муслим Магомаев (1885—1937) — азербайджанский композитор, дед певца Муслима Магомаева (1942—2008)

Глава десятая

Вечера

Следующие двадцать три года я провел в семье Гасымовых — очень милых людей. Старший Гасымов — Ахмед, был архитектором, строил и проектировал дома, а позже стал работать в бюро городского планирования. Он в годы правления мусаватистов, в 1919 году был направлен на учебу… Куда? Конечно в Германию, где учился на архитектора. Завершить учебу ему не удалось, и он вернулся в Баку, где, впрочем, доучился в политехническом институте. К тому времени его отца чуть было не репрессировали — он был богатым торговцем до революции. Но, кончилось для него все благополучно — имущество экспроприировали, а самого оставили в покое до 1937 года. В тот год за ним опять пришли, но он был тяжело болен, прикован к постели и НКВД пощадило его — через пару месяцев он умер естественной смертью.

Тень капиталиста–отца лежала на Гасымове долго — его не принимали в коммунистическую партию, а значит, он не мог получить повышение по должности, несмотря на то, что за плечами Гасымова к концу тридцатых годов была работа с такими известными азербайджанскими архитекторами как Микаил Усейнов и Садых Дадашов. Во время же войны его направили работать к бакинскому «Корбюзье» — Константину Ивановичу Сенчихину. Он того хорошо знал еще по студенческим годам. Работая с ним, Гасымов участвовал в проекте Сенчихина по созданию в годы войны так называемого «ложного Баку» — искусственного городка, сделанного для того, чтобы предотвратить немецкие бомбардировки промышленных объектов Баку. Участие в этом проекте полностью смыло с Гасымова остатки «буржуазной накипи» — проект был премирован и ему дали, наконец, повышение. После войны же в Баку был построен известный дом, получивший название «Монолит», спроектированный, кстати, архитектором Сенчихином, и Гасымов получил квартиру в этом доме. Наконец-то он приобщился к руководящей элите страны.

Так что, меня перевезли из коммуналки в новостройку — в одну из самых престижных домов города. Наконец, я мог почувствовать атмосферу, отдаленно напоминающую амбьянс в доме у Драгунских и Ашур-бека.

Надо сказать, что в Баку после революции домов строили мало — так, что жилищный вопрос Советы решили путем уплотнения и созданием коммуналок. После войны же начали понемногу расширять жилищный фонд города — и представьте, в строительстве использовали очень много немецких военнопленных.

Я опять слышал из окон немецкую речь — говорю же, пути Господни неисповедимы! Мои прекрасные создатели, когда-то мечтавшие захватить весь мир, теперь гнули спину на советских послевоенных новостройках. После начала войны Сталин выселил всех немцев из Кавказа, включая Баку, в Казахстан и Сибирь, и я думал, что я больше никогда не услышу немецкую речь… Вот те на! Слышу опять… и думаю о судьбе людей и всего человечества… Надобно бы, чтобы на мне в эту минуту сыграли «Лунную сонату» Бетховена.

У Гасымова был один сын по имени Кямиль. Ему уже не пришлось испытать то, что испытал старший Гасымов, будучи сыном буржуа. Кямиль — был сыном одного из руководящих архитекторов Азербайджана. Он был окружен заботой, и детство его было что называется золотым.

В то время в Баку было модно учить детей музыки. Так и поступили с Кямилем — ему наняли учителя, к моему превеликому удовольствию. Помимо того, что Кямиль посещал музыкальную школу, на дому с ним дополнительно занимался частный педагог, которого звали Керим-муаллимом. Родом он был из Шуши, откуда впрочем было большинство музыкантов, и был поклонником Узеира Гаджибекова. Одной из первых мелодий, который он научил Кямиля играть, были «Вечера».

Ничего подобного я не слушал до этого. На мне же в основном играли европейские и русские сочинения. А к тому времени в Азербайджане развилась своя оригинальная классическая школа, во главе которой стоял Узеир. Как я говорил ранее, Гаджибеков был автором первой мусульманской оперы — «Лейли и Меджнун», написанной еще в 1908 году. «Вечера» Гаджибекова как нельзя кстати соответствовали теплым неторопливым бакинским вечерам 1940-х-1950-х годов. Впрочем, может они и были неторопливы, но отнюдь не безмятежны. При всей величине Гаджибекова в период, когда Керим-муаллим пытался научить восьмилетнего Кямиля играть «Вечера», великого маэстро предали остракизму — коммунистический босс республики Мир-Джафар Багиров подверг острой критике Гаджибекова из-за последней оперетты «Фируза», так и незаконченную, впрочем. В 1949 году расстреляли 27-летнего Парвиза Рустамбекова — одного из основоположников джаза в Азербайджане.