Последние каникулы - [35]
— Ничего страшного, — сказал лысый. — Акваланг не совсем надежный, а ты резко всплыл: резкий перепад давления — отказал клапан, вот и нахлебался. Кто ж так всплывает? Надо медленно, постепенно, а ты будто из постели выскочил!
Федор поднял красное от натужного кашля лицо, осоловело посмотрел на лысого и каким-то утиным голосом прокрякал:
— Это от незнания… Сейчас передохну, и снова начнем.
Он увидел, как у лысого округлились глаза, а его друзья-аквалангисты рассмеялись и нестройно хлопнули два-три раза в ладоши.
— Я не то сказал? — спросил Федор, удивленный такой реакцией.
— Все нормально, парень, ты сказал именно то, что надо. Сегодня хватит, остальное — в другой раз. Если, конечно, про нас не забудешь.
Лысый мрачно посмотрел на Рудольфа Максимовича, спросил:
— Где ты взял этого парня?
Рудольф Максимович улыбнулся и ответил:
— Сын…
Другие
В электричку они успели. Тут же закрылись двери, поезд быстро набрал скорость. В вагоне Олег сбросил лямки рюкзака, в котором лежали валенки с галошами — на случай, если замерзнут ноги, — и пристроил его на металлической полке. Юра снял с плеча ящик, поставил на пол, затолкал под скамейку. Туда же положил и ледобур. Сдвинул на затылок шапку, расстегнул полушубок.
— Кажется, нам повезло, — сказал он. — А то пришлось бы искать Ивана Яковлевича и его сыновей по всей Ладоге.
Олег кивнул, он был рад, что успели. Он уже давно просил брата взять и его на подледный лов, но тот не брал, не хотел с ним возиться.
— Интересно взглянуть на сынков Ивана Яковлевича, почти три года не виделись. Как на новую квартиру переехали, так и все, — сказал Олег. Он уже отдышался от быстрого бега. Медленно обвел глазами полупустой вагон. По проходу шел высокий мужчина с бородатой собакой — с бороды ее, обрамленной сосульками, стекала вода.
«Какие они теперь, мои давнишние знакомые — Антон и Гришка? — волнуясь от предстоящей встречи, думал Олег. — Тогда, три года назад, они были тихие. Никуда не ходили, на пустыре не торчали. А если в кино или в булочную, то всегда вдвоем, будто связанные, будто эти… как их?..»
— Юр, как зовутся люди, которые от рождения не разделены друг с другом?
— Не помню… Ксифопаги, кажется. Зачем тебе?
— Об Антоне и Гришке подумал. Помню, Антон заболел, так Гришка начисто отказался один ходить в школу.
— Они и теперь такие. Перед Новым годом их школу проверяли на слух и голос — для городского ансамбля отбирали. Нашли способности у Антона, да еще сказали, что при таких данных он может стать настоящим певцом. Тот удивился и спрашивает: мол, а что у Гришки. Ему объяснили, что у Гришки совсем не то, что он не такой музыкальный. Антон выслушал, замотал головой и говорит: «Я тоже не пойду». Те — к родителям: одаренный, мол, ваш сын, с большим будущим, и все такое. А Иван Яковлевич только улыбнулся и говорит: «Что ж я, его заставлять буду? Знать, невелик дар, если может обойтись без пения. А музыкальные способности необходимы не только тому, кто поет, но и тому, кто слушает…»
Олег вздохнул и подумал, что он всегда не очень-то любил Антона и Гришку. Они были не такими, как он, другими. Признаться себе, что они были лучше, он не мог. Как не мог бы признаться, что он завидовал им.
Однажды, когда они еще жили в большой коммунальной квартире, в прихожей раздался звонок. Вошел высокий грузный мужчина. Снял шапку-ушанку, сказал, улыбаясь:
— Добрый вечер.
На кухне в этот час были Антон с Гришкой, их отец, родители Олега и сам Олег. Только что по телевизору они смотрели фильм о преступниках и теперь обсуждали картину.
Все посмотрели на незнакомца. Комкая в руках шапку, он стал говорить:
— У меня, товарищи, неувязочка вышла… Приехал, понимаешь ли, к сестре, а ее дома не оказалось — на три дня в Ригу укатила. Завтра должна вернуться, а сегодня, понимаешь ли, переночевать негде. Она в квартире напротив живет, Рита Голощекина, — может, знаете?.. Соседи там не разрешили, — может, вы у себя позволите?
Олегу показался подозрительным этот человек: красное лицо, большие руки, перепутавшиеся на лбу редкие волосы, — и он шепнул матери: «Не разрешай ему!..»
— Добро бы один был, то и на вокзале ночь скоротал, а так двое нас. В гостиницу тоже не пробьешься… Мы бы у вас на кухне, на этом топчанчике, до утра. А там Рита приедет.
Он посмотрел на Олегову маму. Та опустила глаза и отвернулась к сыну, будто затем, чтобы поправить ему воротник.
— Какие там гостиницы! — подтвердил Иван Яковлевич.
— Пап, — сказал Антон, — зачем на кухне? У нас же новый диван есть!
— И верно, — согласился отец. — Проходите, раздевайтесь… А товарищ ваш где?
— Да тут он, сынишка мой. Я бы и на вокзале ночь провел, а с ним — трудно, — обрадовался мужчина. Он приоткрыл дверь и пригласил мальчика лет семи — из-под вязаной шапки вылезла белобрысая челка, а из рукавов белой шубейки повисли и болтаются на красных резинках пуховые варежки.
— Во, Шуркой звать. В этом году в школу пойдет.
— Пожалуйста, молодой человек, будем знакомы, — протянул ему руку Иван Яковлевич.
Мужчина и мальчик пошли к соседям. Олег вернулся в комнату, разделся и полез под одеяло. Хотелось поскорее уснуть, но, как назло, не спалось. Он думал о том, что произошло, и удивлялся, как это Степановы не побоялись впустить незнакомца. А где-то внутри, глубоко-глубоко, чувствовал, что они правильно сделали, что впустили… «Мальчик у него, сын, ему на вокзале действительно трудно. Только ведь о сыне он потом заговорил. С сыном и я бы согласился, и маме бы сказал. Почему он сразу не вошел с сыном?» — пытался он найти оправдание.
