Последние атаки - [58]

Это оказались не охотники, а разведчики. Вот уже второй день противник стал сочетать действия своих мелких групп с крупными — принцип внезапности и силы. Над фронтом, как позднее выяснилось, наших уже ждали четырнадцать фашистских истребителей, а эти двое разведчиков сообщали им о боевом порядке советских самолетов.

Линия фронта позади. Наши бомбардировщики шли по прямой, никуда не сворачивая. Они были на боевом курсе, прицеливались. В этот момент им и крылом шелохнуть нельзя: иначе бомбы пойдут мимо цели, и задача останется невыполненной.

Над головами наших летчиков замельтешили облака. В них по-прежнему маячила знакомая пара. Появилась вторая, третья, четвертая… И тут, очевидно, по команде, выскочило не меньше десятка «мессершмиттов», из них четыре нацелились на головную девятку «Петляковых». Враг хорошо знал свое дело. Он хотел сорвать прицельное бомбометание.

Ведущую группу бомбардировщиков охраняли Сирадзе и Шахназаров. Они немедленно пошли наперерез врагу. Однако два «мессершмитта» так опасно сблизились с бомбардировщиками, что Сирадзе и Шах, не сговариваясь, устремились на них, оставив сзади себя вторую вражескую пару. Вартан хорошо видел, как к его командиру в хвост уже подбирался фашист. Сирадзе же в этот момент брал в прицел «мессершмитта» и не видел опасности. Оставить бомбардировщиков, чтобы выручить друга, Вартан тоже не мог, потому что флагмана «Петляковых» вот-вот снимет «мессершмитт». И он, словно при боксе, коротким ударом полоснул фашиста очередью и тут же, отскочив от него, оказался позади другого «мессершмитта», подобравшегося к Сирадзе. И тоже короткий удар. Красные и зеленые нити трассирующих пуль и снарядов оплели тонкое тело «мессершмитта». Сирадзе, сумев срезать своего противника, круто развернулся и защитил своего напарника. В это же мгновение еще какой-то «мессершмитт» свалился сверху и сам застыл в прицеле Вартана. И целиться не нужно. Удар — и от «мессершмитта» полетели обломки. Он разом окутался черным дымом, и яркое пламя потянулось за ним. Глядя на этот факел, Вартан восторженно воскликнул:

— Вот здорово!

В воздушном бою ликование победой всегда преждевременно. Шахназаров знал об этом. Ему не раз говорили товарищи и командиры, что неуместный восторг притупляет бдительность. Но, видимо, есть истины, которые усваиваются только через собственный, зачастую трагический опыт. В то время, как Вартан любовался ярким факелом — а это была лишь короткая секунда — другой «мессершмитт» вывалился из-за облаков и в упор из трех пушек и двух пулеметов окатил «як». Все произошло так внезапно, что никто из семи наших истребителей не успел прийти на помощь. Самолет Шаха вспыхнул, как спичка.

— Прыгай, скорее прыгай! — раздался в наушниках надрывный голос Сирадзе.

Горящий «як» продолжал лететь по прямой, а летчик все не покидал его.

— Прыгай, скорее прыгай! — торопил своего друга Сирадзе, отбиваясь от атак противника. На какое-то время он потерял из виду горящий самолет Вартана, а когда вновь отыскал его, увидел, как тот взорвался. Парашютиста никто не видел…

ВО ФРОНТОВОМ ТЫЛУ

Надежда Петра Воронина остаться в родном полку не сбылась. Заместитель к Василяке, как оказалось, уже был назначен приказом по воздушной армии.

В грустном настроении Воронин вышел из давно знакомой ему землянки и, словно прощаясь с аэродромом, оглядел летное поле. В мае оно золотилось лютиками и одуванчиками. Теперь выгорело, почернело и стало каким-то чужим.

На новом месте службы Петра встретил старый товарищ по учебе в академии капитан Иван Мамонов. Пока они шли до командного пункта 32-го истребительного полка этой же дивизии, Воронин успел ознакомиться с аэродромом. Середина его была выкошена, но отава уже успела вымахать почти по колено. Глубокие дренажные канавы, похожие на противотанковые рвы, прямоугольником окаймляли взлетно-посадочную полосу. В свежевырытых щелях и окопах выступала болотная вода. Здесь нельзя строить землянок, поэтому КП полка разместился в ближайшем деревенском сарае.

— А зачем так много нарыли укрытий? — поинтересовался Воронин. — Окопы возле каждой стоянки.

Оказывается, были случаи, что на аэродромы нападали бандеровцы и недобитые гитлеровцы, попавшие в окружение, поэтому приказано наземную оборону усилить.

Южнее аэродрома с востока проходит шоссейная дорога на Львов. На ней — сплошной поток машин. За дорогой хорошо виднеется нагорье Волыно-Подольской возвышенности, покрытое лесами.

Мамонов показал в ту сторону:

— Вся эта шваль — бандеровцы и гитлеровцы, — говорят, скрывается там.

К командному пункту подрулили два только что севших «яка». Из одного поднялся заместитель командира полка по политической части майор Гурий Андреевич Хатнюков. Высокий, плечистый, он, в знаменитой на всю дивизию коверкотовой гимнастерке и со шлемофоном в руке, по-мальчишески легко выпрыгнул из кабины. Копна светло-русых волос, еще влажных от жаркого полета, взлохмачена. Привел их в порядок, размашисто зашагал к майору Воронину, а тот ему навстречу. Обнялись, похлопывая друг друга по лопаткам.

— Дорогой мой Петр Васильевич!

— Гурий, дружище!