Последнее желание - [2]

Скольких воинов я встречал, кидающих жизнь под ноги царям, господам, генералам? А мучеников? Они клялись в любви к народу и справедливости, а сами испытывали тщеславное наслаждение от роли «Христа». Слава, помпезность, самолюбование — феерия смертей.

Но были и другие, они мучились от неразделенной любви и умирали ради вины, отмщения, ненависти. Многие вершили самосуд, а сами кляли самых близких людей в испорченной жизни и недостаточном уважении. Жизнь оставляла их тела, а сердце все равно переполнялось едкой радостью от того, что теперь окружающие виноваты в их смерти, а значит, обречены на вечный ад собственной совести. Гротескная драма.

Как глупо! Разве так надо уходить? Я улыбнулся. Впереди, в густом пепельном тумане начинает обрисовываться темная фигура человека. Кажется, он стоит у самого края или даже за ним. За спиной у него виднеется очертание скрипичного футляра.

Мне хорошо знаком обладатель мистического силуэта. Когда он играет на скрипке, с лиц планет исчезают целые города, народы, страны, а иногда и сами планеты.

Контролер.

Их множество в нашем мире, они ходят среди людей и внешне ничем от них не отличаются. Но они бессмертны, а их музыкальные инструменты способны перевернуть историю.

Контролеры… Им подчиняются такие, как я, духи, что обречены скитаться по свету и искать земное воплощение своего самого заветного желания. Нас называют «асуры», сущности, ввергнутые в вечную борьбу и беспокойство.

Забыл упомянуть, я асур по имени Люций, а Теодор — сумеречная фигура на крыше — мой контролер. Он всегда неусыпно следит за мной, следует по пятам, и поэтому постоянно рядом, как тень, как меч над головой, как свидетель извечных неудач.

Теодор жил задолго до меня, я даже не берусь предположить истинный возраст моего сателлита. Вся земная возня ему просто смешна, а люди представляются не значимее пылинок. Он почти Бог, но все же не Он, а скорее, навеки проклятая душа. Но такие как раз самые опасные и загадочные.

Я подошел к нему. Теодор действительно стоял на самом краю и неподвижно взирал на город остановившимся взглядом. Черные, глубокие глаза ничего не выражали, просто отзеркаливали марево под нашими ногами. Черные длинные волосы в полной безмятежности покрывали спину и плечи, даже ветер не смел нарушать их покой.

— Что, Люций, опять неудача? — обратился ко мне Теодор своим степенным тихим голосом, в котором отразилась размеренность прожитых тысячелетий.

— Да, опять, — кивнул я.

— Все еще надеешься?

— У меня есть выбор? Я существую только потому, что обречен однажды исполнить свое желание. Разве не оно меня здесь держит, подобно тому, как держал камень Сизифа?

— Я бы не сравнивал, — Теодор обернулся и скользнул по мне взглядом. — Все же ты ищешь истинное веление твоего духа. И это не наказание.

— А что?

— Этап перехода… в вечный покой.

— А откуда ты знаешь? — я усмехнулся.

— Моя форма более совершенна, — Теодор прикрыл глаза, сейчас на мертвенно бледном лице читалась усталость. — Вы, асуры, рыщете в поисках освобождения и рано или поздно его находите. Я же никогда не освобожусь. Уже. Я, видимо, ничего не хотел при жизни и, как результат, теперь обречен следить за вечно неспокойными асурами. Такова воля высшей силы… И я бы не советовал задаваться вопросами «зачем?», «почему?», они ни к чему не приведут, кроме невроза, если, конечно, у асуров таковой возможен, — он усмехнулся, — поэтому прими, как данность.

— Теодор, я все понимаю, просто мне кажется, я слишком долго ищу.

— Твой предшественник искал куда дольше.

— А потом нашел меня и сделал асуром, а сам перешел.

— Верно.

— Повезло мне, — протянул я с сарказмом. — Я думал над тем, что же за желание у него было, раз я так подошел на роль второй смены.

Теодор заинтересованно приподнял бровь.

— И к чему пришел? — тихо прошептал он.

— Самопожертвование или что-то вроде того.

Теодор беззвучно засмеялся, а потом строго спросил:

— А ты, Люций, хорошо знаешь свои желания?

Я вздрогнул.

— Ты считаешь, я сам еще не определился? За такой срок? Похоже на издевку над несмышленышем.

— Возможно, но я имел ввиду немного другое. Ты мечтаешь найти выражение истинной любви, не затуманенное ни одним из других чувств. Тем более, эгоизмом. Но что ты сам даешь людям, чтобы получить эссенцию чистой любви?

— А! — протянул я. — Да, я их не люблю, но раз они говорят, что любят меня, разве так важно, что я даю в ответ? Любовь — она в нас. К тому же, как я могу исполнить свое желание, не завязывая отношений? Не знаю другого пути. Пусть я и вижу эмоции людей, но превратиться в патрульного чужих чувств я не готов. Все равно, что подглядывать в окно. И, следовательно, остается только одно — вступать в связь самому.

Теодор не ответил, он вновь смотрел в уплотняющееся море пепла. Я тоже молчал.

— Ты врешь им, — внезапно разбил тишину мой Контролер. — В фундаменте ваших чувств лицемерие. И неужели ты надеешься за него получить чистое сияние любви? Как невежественный земледелец из порченого зерна отборные всходы.

— Но… — я развел руками, — не всегда любовь взаимна. Верно же? Поэтому это не аргумент против.

— Не спорю. Однако, внутри твоих отношений требование. Ты ждешь отдачи, но, если разобраться, за что? Что в тебе особенного? С чего вдруг и чем ты заслужил столь желанный дар, как любовь, лишенная эгоизма? И, поверь, то, что ты асур, в данном случае, лишь недостаток.