Последнее японское предупреждение - [5]

– С чего ты взял? – в голосе папы я очень хорошо слышала нотки недоверия, и это мне было непонятно – Акела практически никогда не ошибался.

– Подумай сам. Если бы ты рассчитывал сорвать с кого-то дурной куш при помощи шантажа – ты стал бы делать это собственноручно? Или все-таки подстраховался бы?

– Что, думаешь, тот, кто это замутил, боится, что я в ментовку кинусь? – брезгливо спросил отец, но Акела продолжал:

– Я бы не стал сбрасывать со счетов такую возможность. О том, что этого не случится, ты знаешь, Бесо, я – но посторонний не может быть на сто процентов уверен.

– Да мне западло к ментам соваться, как ты не поймешь?! И все, кто меня знает, будут в этом уверены, бошки свои прозакладывают!

– Пусть так. Но ты уверен, что это кто-то из тех, кто в теме? Это может быть просто залетный…

– А откуда у залетного какое-то досье, а?! – перебил папа, и я услышала звук разбившегося стекла – родитель явно смахнул что-то на пол.

– Ты не видел этого досье, – по-прежнему невозмутимо ответил Акела, – и Бесо его не видел – так ведь? Был только разговор, а слова ни к чему не пришьешь, если нет доказательств.

– Да идите вы оба… к нехорошей маме! – снова взорвался отец, и на пол опять что-то полетело. В последнее время папа вдруг пристрастился к битью посуды, и бедная Галя вынуждена была раз в две недели пополнять запасы.

– Ты, Фима, на голос-то не брал бы, – отозвался молчавший до сих пор Бесо, – Акела правильную тему толкает, если вдуматься. Давай здраво рассуждать…

– Вот и рассуждай – здраво! – огрызнулся папа. – Возьми вот и привези мне этого переговорщика, а уж тут я из него все и сам вытрясу!

О, черт… Это мне совершенно не понравилось – ведь я просила никогда не устраивать разборок в доме, где живет мой ребенок. Ну, если вдруг до этого дойдет, я заставлю отца считаться с моим мнением – еще не хватало, чтобы Соня ненароком что-то услышала или – вообще не дай бог – увидела! Я вам покажу разборки…

Видимо, поддавшись раздражению и возмущению, я сделала какое-то неловкое движение и случайно задела локтем стоявшую на комоде китайскую вазу. Ну, просто не утро, а мечта торговца посудой… На раздавшийся грохот, естественно, вошел Акела и застал меня на месте преступления. Покрытое шрамами лицо мужа омрачилось, единственный глаз прищурился – это не предвещало ничего хорошего, и я понуро опустила голову, но потом вдруг решила, что в этой ситуации выгоднее нападать, чем обороняться:

– Да! Вот прикинь – да, подслушивала! – с вызовом заявила я, вытягиваясь во весь свой невысокий рост и задирая подбородок. – И то, что я услышала, мне не нравится, ясно?! Только попробуйте здесь мясорубку устроить…

– Ты погляди! – загремел голос отца, и я обернулась – папа стоял на пороге, ухватившись руками за косяки. – У нее еще пионерская зорька в заднице играет, а она тут предъявляет! Ты кого на голос взять решила?

– Фима, я сам, – чуть заметно поморщился Акела, но папа не желал спускать на тормозах мой очередной проступок:

– Знаю я твое «сам»! Она ж веревки из тебя крутит! Только и потакаешь капризам!

Это была вопиющая несправедливость – уж если кто и имел на меня влияние в этой семье, так только муж, и папа был сто раз не прав, обвиняя его сейчас в мягкости и каких-то там поблажках.

Акела снова поморщился, но голос по-прежнему не повысил:

– Я же сказал – сам разберусь.

Однако папенька уже вошел в раж – утренние негативные новости и без того заставили его нервничать, а тут еще и я со своими выходками, и этого вспыльчивому отцу оказалось с лихвой. Он заорал так, что я невольно присела и зажала руками уши:

– Да… вашу..! В собственном доме все поперек идут, как тут вообще с чем-то можно разобраться?! Задолбали спорить! Акела! Забирай на хрен свою жену, и идите оба к себе! Слышишь?! Оба – к такой-то матери, я сказал! – тут он сделал паузу, подошел ко мне и взял пальцами за подбородок: – А ты, Александра… если еще раз… поняла?!

– Поняла, – выдавила я, понимая, что сейчас выгоднее согласиться со всем, что говорит отец, чтобы не распалять его еще сильнее и не довести – не дай бог – до сердечного приступа.

Мы вышли из комнаты и молча поднялись к себе. Сашка закрыл дверь, прислонился к ней спиной и мрачно взглянул на меня:

– Ну, что? Добилась, чего хотела?

– Ничего я… – но он перебил:

– Аля! Молчи и слушай. Больше никогда ты не будешь вмешиваться в наши с Фимой дела, понятно? Я не хочу, чтобы ты в них вмешивалась. Если тебе наплевать на меня и мое мнение, то подумай о Соне.

Я машинально взяла со столика расческу и крутила ее в руках. Разумеется, я не была согласна с мужем, разумеется, я никогда не дам ему обещания не вмешиваться в их с папой дела хотя бы потому, что они оба родные мне люди, и я должна быть в курсе всего, что с ними происходит. Иначе я никак не смогу помочь им, если это будет нужно. Но Соня… Моя кудрявая дочка, сидящая сейчас в кухне с Галей… И Сашка прав – я должна думать и о ней тоже, вернее, о ней в первую очередь. Я ответственна за нее. Но разве сам Акела не несет ровно такую же ответственность? Разве он – не отец ей? Почему я должна думать о Соне, а он нет?

– Я тоже думаю о ней, – сказал муж, и я вздрогнула, забыв о своей привычке иной раз думать вслух, – но ты мать. Ты должна больше внимания уделять дочери, Аля, а не тому, что происходит в банке отца.