После зимы - [11]

— Любой отрывок из классиков на ваше усмотрение, Ваше Величество. Почту за честь.

Как там сказал Яно? «Я буду плохим парнем, а ты — хорошим»? Почему бы и нет. Только глупым девчонкам нравятся плохие парни. И Маэда снова улыбнулся со всей искренностью, на которую был способен.

— Я, кстати, принес то, что вы просили.

Коробка с куклой перекочевала в руки императрицы и была с какой-то трогательной осторожностью унесена в спальню. Так особо суеверные матери поспешно уводят детей подальше от чужого дурного глаза, чтобы не накликать беды на беззащитное чадо.

— Возможно не стоило ругаться с капитаном Яно из-за еды…

Кай всего лишь хотел мягко пожурить барышню Лоули, но та резко развернулась и бросилась в атаку. Даром, что не штыковую.

— Мы, черт возьми, платим за эту еду, платим за каждую крошку, что подают на стол госпоже, — прошипела она, сверкнув глазами из-под насупленные бровей. — Мы платим господину Гиране и господину Сиуле за их работу. Так почему нам отказывают в праве есть так, как мы привыкли? Повара не против, а Яно и Хори это ничего не будет стоить.

— Вы платите?

— А как вы думали? Конечно, платим. Арайнские оккупационные власти не имеют средств для содержания иждивенцев. Это цитата капитана Яно.

— Вам сделали одолжение, позволив…

— Да-да, я помню, — зло огрызнулась придворная. — Нам уже сделали большое одолжение — оставив в живых, и позволив не покидать дворец, вместо того, чтобы запереть в концентрационном лагере. К слову, в лагере никто не стал бы требовать плату за баланду.

— Вы преувеличиваете.

Разумеется, никто не отправил бы императрицу в концентрационный лагерь, рискнув сдвинуть хрупкое равновесие среди значимых мировых держав в отношении к этой войне. У последнего осколка великой империи осталось слишком мало союзников, и, по сути, если бы не Арайна, у которой с Ситтори имелись старые счеты, то кто-нибудь другой, в конце концов, наложил бы лапу на государство-слабака. Армия императора Шэнли сдалась после недели боев, часть правительства во главе с премьер-министром сбежала из страны, сам император скончался, не оставив наследников. Арайнцы почти не бесчинствовали, местное население почти не сопротивлялось, и мир решил закрыть глаза на относительно спокойное поглощение Ситтори. Не исключено, в надежде на то, что как никогда прежде сильная Арайна ограничит свои растущие аппетиты ненавистной бывшей метрополией. Однако, не все державы хотели возвышения родины капитана Маэды и её дальнейшей экспансии. Например, не менее большой и сильный Кинерим. Тамошние власти регулярно выражали обеспокоенность, а их посланник — умнейший и хитрейший господин Вайерд— безвылазно сидел в Хито, в посольстве, и закидывал генерала Найто запросами, меморандумами и протестами с целеустремленностью достойной лучшего применения. И добро б кинеримцы беспокоились только на газетных страницах, а то ведь втихую поддерживали оружием, техникой и провиантом (через посредников, само собой) непокорившуюся армию маршала Ердины, засевшую в пограничных горах Арр — этого древнего оплота ситтори, последней крепостью в самые тяжкие времена. В свою очередь, ни для кого не было секретом, что маршал Ердина лично предан императрице. Поговаривали про давнюю любовную связь между ними, но никаких доказательств не нашли ни разведка, ни частные сыщики, никто. В конце концов, мужчину и женщину крепче постели связывают деньги и власть. Маршал происходил из влиятельнейшего рода, его связям в деловых кругах позавидовал бы любой бизнесмен мирового масштаба, а императрица была самой богатой женщиной Ситтори. И снова объединившись, они даже сейчас могли изменить не только ход войны с Арайной, но ход истории.

И вот эта опасная женщина сидела за круглым столом, застеленным плюшевой скатертью с бахромой, и отщипывала вилкой по маленькому кусочку каши. Медленно-медленно, словно лакомилась не простым разваренным пшеном, а редчайшим деликатесом.

— Господин Гирана как всегда на высоте, — заявила барышня Лоули, попробовав со своей тарелки. — Услада для глаз и пища для ума.

— Священный карп, что плавает в пруду, глядел, как лотос, восходящий к солнцу, стремился ввысь, и невдомек ему, что можно одолеть стихийную границу, — процитировала в ответ государыня великого поэта древности. Причем сделала это на старо-ситтарийском, безупречно скопировав произношение более чем двухтысячелетней давности.

Кая за стол демонстративно не пригласили, что означало высшую степень презрения. Но его это не особо задело, а если бы и задело, то он тут не из вежливости, а по заданию командования. Однако Маэда старательно изобразил обиду:

— Знаете, а ведь это я уговорил капитана Яно пойти вам навстречу. Знаменитая ситторийская «благодарность», э?

— О! Неужели просто по доброте душевной? — парировала императрица, не удостоив собеседника взглядом.

— Ни в коем случае. Но, а как же пресловутые правила вежливости, которые у каждого ситтори в крови с рождения? По моему скромному мнению, я до сих пор не сделал вам ничего дурного. Даже наоборот: выполнил просьбу, пресек конфликт.

Маэда говорил мягко, как с расшалившимся ребенком, отлично зная, что только усугубляет их противостояние. Он, тем самым, давал понять, что его задание по-любому важнее вежливости, этикета и желаний императрицы. Истинная правда, между прочим.