После запятой - [56]

Вот оно что. А я не могу понять, что опять со мной происходит. А это просто звуки меня несут, я вместе с ними поднимаюсь и опускаюсь. Но как бы я ни опускалась, я от них отдаляюсь. От кого — от них? От этих странных существ, что меня окружали. Что-то у меня сейчас с ними происходило. Настолько невероятное, что уже не помню. Наверное, они мне снятся. И уже не в первый раз. Мне снится один из тех снов, когда кажется, что сюжет продолжается ровно с прерванного в предыдущий раз положения, и, когда попадаешь в этот сон, вспоминаешь все, что предшествовало, и думаешь, что до этого ты спал, и теперь наконец вернулся в единственную реальность, а все остальное было сном. Но все происходящее в этой реальности настолько необычайно, что, когда просыпаешься, остается только смутное воспоминание узнавания и близости к тебе событии и действующих лиц и удивления, что ты мог их забыть. Раз я так здраво рассуждаю, наверное, сейчас проснусь. Надо только вспомнить — куда, это первое правило. Я уже на пороге бодрствования, но не смогу его переступить, не определив места, которое возникнет. Отчего такое затруднение? Наверное, мне во сне привиделось путешествие и отсюда замешательство. Если я в непривычном месте, это бы вспомнилось еще до пробуждения, так обычно бывает: или неоправданная — со сна — радость, или необоснованная тревога. Сейчас этого нет, значит, я проснусь дома. Открой глаза. Да, так и есть. Какой солнечный день. Дверь на балкон открыта, а мне вовсе не холодно. Что-то мне необычное снилось… Ах да! Надо рассказать себе словами, а то забудется. Ах, значит, снился мне такой старичок гномик в колпачке, с огромной книгой, намного больше его. И вроде я его уже не раз видела. Он мне что-то такое сказал насчет обещания дать почитать эту книгу. И во сне я уже знала, что это Книга судеб. Я спросила, на какой странице начинается про меня, он ответил, чтоб я открывала наугад — каждый попадает на свою страницу. Я еще спросила — а если мне нужно прочитать о ком-то еще? Он сказал, что нужно только подумать, о ком, и откроется его страница. И я вначале открыла про себя, было что-то увлекательное. И казалось, что я это все читала уже не раз и забывала. Как будто открываешь давно прочитанную книгу — каждая новая строчка узнается, но продолжения не можешь вспомнить, пока не прочитаешь заново. Даже каждое слово узнается с опережением, прочитав одно, точно знаешь, какое будет следующее за ним, но не более того. Все воспринималось свежо. На каком-то абзаце я переполнилась счастьем, будто мне обещали такое, о чем я не смела мечтать, но не могу вспомнить, что там было. А потом началось очень печальное, на нескольких страницах, и я плакала и не могла остановиться, настолько грустное, что перечеркнуло предыдущую радость. Но опять не помню, о чем. А потом мне все объяснили. И это объяснение тоже было не новым, но я его опять забыла. Помню только, что от него стало легче. Не осталось ни печали, ни радости, из этих объяснений выходило, что все это не имеет значения, жалко, что запомнились только чувства, а смысл ушел. Что-то очень важное опять ускользнуло от меня. Но все это занимательно, можно потом рассказать кому-нибудь. Какой хороший день сегодня. Кажется, что свет идет даже из стены. Так это не стена? Оказывается, тут сплошное окно. Вся стена — стекло. Наверное, предыдущие жильцы заложили ее этими фанерными листами. Удивительно, что я до сих пор не замечала. Надо все отодрать, конечно, без них намного лучше. Получается настоящая студия. Вид такой открывается. Почему-то я думала, что за этой стеной располагается соседний дом, а тут открытая местность. Совершенно незнакомый пейзаж. Или я просто на этой стороне никогда не гуляла. По расчетам, тут должен стоять соседний дом. Тут что-то не так. Надо с балкона посмотреть. Тогда пойму, где эта лужайка находится. На ней очень удобно, должно быть, писать. И никого кругом не видно. Что-то дверь на балкон не поддается. Опять заклинило за зиму. Мне показалось, что она была открыта. Это спросонья. Вот, наконец-то. Да, действительно, никакой стены рядом нет. Постой! Я вспоминаю, что уже несколько раз говорила вслух, что мне во сне всегда снится, что у моей комнаты есть балкон, которого на самом деле нет, и он всегда на одном и том же месте, дверь на него находится там, где в действительности окно. Но во сне там с завидным постоянством возникает балкон. Если бы столько раз не произносила эту фразу, сейчас бы снова не вспомнила, что этого не может быть. Тогда на чем же я стою? Я ведь не падаю. Ну вот, так и знала, что нельзя об этом думать. Вот я и сорвалась и лечу. Надо бы взять повыше, а то как бы не задеть за деревья. И скорость лучше сбавить, я и так не умею плавно опускаться. Никогда еще ночью не летала вроде бы. Неужели? Может, и да. Не могу вспомнить. Разве в детстве. А так дело всегда происходило днем, потому что я помню, как каждый раз боялась, чтобы люди внизу вдруг не вздумали посмотреть вверх и не заметили меня. Они б тогда подумали, что это невозможно, и я могла бы из-за этого упасть. Раз я их видела и они меня могли, значит, был день. А в детстве это всегда было днем. Я не всегда помнила, что умею летать, иногда на улице за игрой забывалась и, уже когда высоко поднималась над землей, замечала, что происходит. Потом, когда рассказывала другим, мне говорили, что это невозможно. И мне не удалось доказать. Потому что каждый раз, как я летала, у меня не оказывалось свидетелей. Как только я понимала, что парю в воздухе, я оглядывалась и видела, что кругом нет никого, хотя до этого, пока я была внизу, люди сновали повсюду. И как бы долго я ни кружила, никто не появлялся, но стоило мне опуститься, как они тут же, словно по приказу, возникали повсюду. Я тогда была еще очень доверчива, а то бы решила, что они по сговору прячутся, чтобы не признать моей правоты. Я просто недоумевала, куда они деваются каждый раз. Теперь я понимаю, что у них включался сигнал тревоги и начинали действовать защитные приспособления. То, чем они на самом деле являлись, понимало, что плоская проекция его в этом мире, которую оно выдает за себя, не сможет вынести такого зрелища, и отвлекало ее всяческими забавами, чтобы уберечь от столкновения со мной, летающей. Внушало, что забыли закрыть дверцу холодильника или выключить воду в ванной, или что им срочно нужно в туалет, чтобы увести от окна даже тех, у кого сидение у окошка в ожидании зрелищ являлось насущным времяпрепровождением. Ведь пролетая, я заглядывала и в окна, но никого из кумушек, изо дня в день наблюдающих, как я прыгаю через скакалку, в эти мгновения на посту не оказывалось. А тех, что просто проходили по улице, наверное, отвлекали каким-нибудь дорожным происшествием. Так, ну, значит, я не в том мире, раз внизу снуют люди. Надо бы спуститься где-нибудь, когда деревья станут пореже. Как бы получше славировать. В полете для меня это самое трудное. Вечно я на что-то налетаю и сбиваю или задеваю. И тогда в наказание выбегают маленькие зверьки, обычно зайцы, и преследуют, норовя укусить за пальцы. Но ничего страшного. Когда они меня настигают, я от ужаса просыпаюсь и им все равно не удается меня укусить. Вот, теперь левее, там крыльцо. Убавь скорость. Не получилось, теперь спускайся на крыльцо и оттуда как можно медленнее спланируй на землю. Придется в два захода. Вот, вроде все обошлось. Ни себя, ни других не повредила. Какой-то незнакомый район. Ах, это я в центре города нахожусь, вон все шпили виднеются, просто я со стороны задворок жилого квартала. Если пройти через ту арку, окажусь на улице, по которой столько раз шла на занятия. Сколько раз хотела пройти по внутреннему дворику, да все некогда было. А тут, оказывается, такая красота спрятана. Целый город внутри города. Какое там — внутри такого ограниченного пространства поместили эту огромную площадь с фонтанами, галереями и мавзолеями. И никто о нем не знает. А ведь он даже на первый взгляд раз в семь старше основного города, который вокруг него раскинулся. И такое все монументальное, как все это удалось замаскировать за обычными высотками? Но какая удивительная работа, я не могу определить, к какой школе относятся все эти барельефы, хотя мы проходили в институте все направления в архитектуре. И камень необычный, все выдержано в оттенках охры, но мне неизвестна природа этого вещества, камень ли это? И вот еще, если смотреть на фигуры искоса, они оживают, начинают шевелиться, менять позы и выражение, и взгляд у них становится осмысленным. А как посмотришь прямо, они снова остывают и каменеют. И из фонтанов вода начинает литься, когда я отворачиваюсь. Может, это заколдованное царство? Тогда здесь не должно быть людей. Все верно, когда я о них подумала, они появились. И сразу в таком количестве, как на массовках во время съемок. А, значит, они из кинотеатра идут после сеанса. Спросить, что ли, где я? Неудобно, прямо в центре города. Ничего, я спрошу с одним из своих лучших иностранных акцентов — с французским. Что у меня опять с голосом? — как рыба в воде, даже хрип не выходит. Все очень спешат. Никто на меня не смотрит, как будто не видят. Но меня огибают, значит, знают, что я здесь стою. Может, у них случайно получается? А если я пойду наперерез, пройдут ли они сквозь меня? Огибают все же. И этот обходит. О, а эта чуть не упала, с такой силой отскочила, и все равно на меня не смотрит. Что за заговор такой? Но врасплох они меня не застали. Я давно подозревала, что все сговорились против меня. Были тому подтверждения. Я только делала вид, что не догадываюсь. Потому что они такие, как узнают, что стесняться больше нечего, я все знаю, тут же перейдут к открытым действиям. А так только за спиной перемигиваются. А как резко обернешься — вроде бы потолок разглядывают. А что его разглядывать, спрашивается, — в меру закопченный, с одной-единственной прямой трещиной и с полуоборванной паутиной в одном месте. Они ее нарочно не смахивали метелкой, чтоб я не поняла, что они между собой переговариваются, когда меня нет. И я не смахивала, чтобы они не поняли, что я знаю, о чем они говорят, после того как вынуждены разглядывать потолок. Что-то нарушилось. Отчего мне стало так неуютно? Кажется, кто-то смотрит прямо на меня, не притворяясь, что не видит. Да, так и есть. И сейчас продолжает смотреть глаза в глаза, не отводит свой взгляд. Почему он так смотрит? — мне самой страшно. Какой страшный взгляд! — я больше не вынесу. Нужно спасаться. Но как? Господи, только бы все хорошо кончилось. Как странно. Надо перестать на него смотреть, тогда он меня, может, не тронет. Я уже давно так сижу, но ничего у меня, кажется, не затекло. Оттого, наверное, что диван мягкий. Откуда я знаю, что это диван, если ни разу не взглянула? Я даже знаю, что он плюшевый, кофейного цвета. Так, значит, это бабушкин диван. Но тогда почему на нем удобно сидеть — ведь отовсюду должны выпирать пружины? Просто я сижу с краю, в уголке, там не было бугров. Может, отнять хотя бы руки от головы? Нет, страшно. Если я пошевелюсь, то могу все нарушить. На другом конце дивана кто-то сидит — я даже знаю кто — и от нее исходит такая любовь ко мне.