После запятой - [55]

Чтоб завтра вы были готовы, я полечу вместе с вами. Но тут я позвонила и узнала, что такая история приключилась. Тогда я той сказала: завтра я иду на похороны моей подруги, так что вам еще один день выпал. Закончите все свои дела, вылетаем послезавтра. Но вот, конечно, кошмар то, что случилось, я до сих пор не могу опомниться. Вот о ком угодно могла предположить, что они выкинут такой фортель, но только не о ней. Ей бы еще жить да жить. — Ну а как вам Россия показалась после стольких лет отсутствия? — Ужасно. Просто ужасно. — А что так? — Да как вам сказать. Мои знакомые, которые раньше сидели за торговлю валютой, теперь занимаются этим официально и называются новыми русскими. И вот они сейчас и диктуют правила игры, задают тон. Да мне и вообще вся эта атмосфера не понравилась, уже с аэропорта, только вышла из самолета в Шереметьеве, чувствую — все вокруг прямо провоняло страхом и унижением. Знаешь, я раньше думала, что этот кошмарный сон только меня преследует, а потом поговорила с людьми — он снится каждому второму, кто там живет, даже каждым трем с половиной из четырех — что ты оказался здесь, на родине, чувствуешь, что вокруг все сгущается, думаешь — как это меня угораздило сюда вернуться, хочешь сделать ноги, тут к тебе мент подваливает или что-то в этом роде и говорит: «Все, хана тебе. Не хрен было возвращаться. А теперь пройдемся». Вот в аэропорту я уже почувствовала, что в этот свой сон попала. И пока не выберусь, меня эта тревога не оставит. — Вот мы живем — и ничего. — Ну и живите на здоровье, я вам разве что говорю. Как в том анекдоте про лягушек: «Это наша родина, сынок». Мне здесь не по себе. — А там нравится. — А там нравится. — Так, может, лучше все же остаться на родине, высушить болото из вашего анекдота и развести цветущий сад, чем сваливать в сады, не нами и не нашими предками возделанные? — А зачем же осушать болота? Как известно, от этого нарушается природный баланс, да и лягушки тогда вымрут, а они тоже имеют право на существование. — Значит, здешние обитатели — лягушки, да? — Ну почему только лягушки? На болотах еще обитают цапли, к которым у меня нет претензий с эстетической точки зрения, затем всякая мошкара. И только на болотах распускаются самые прекрасные в мире лилии. Но мне от этого не легче. Я сухопутное животное. Если вам это согреет душу, можете называть меня горной козлицей. Но жить я здесь не могу. И хватит с России всяких революций и переустройств. Пусть она живет, как ей нравится. А я хочу жить так, как нравится мне. И, по-моему, уже не популярно называть всех, кто уехал отсюда, предателями. Кого они предали — вас? Они не мешают вам жить, более того, освободили для вас пространство. Это лучшее из того, что один человек может сделать другому. — Но вы же здесь родились! Значит, тоже имеете отношение к этому болоту. — Я и не отрицаю, что имею. Но если даже взять известных русских людей, о которых есть информация как и что, то кто из них умер там, где родился? Только единичные исключения. — Так тогда же время было другое! — Да при чем тут время? Время всегда другое. Многие и из России не выезжали, а умерли в другом городе. Вот Пушкин умер не там, где родился. И Хлебников, о котором я писала диплом, родился в Астраханской губернии, а умер в Новгородской. — Вот видите, но Россию они не покидали! — Еще бы, их ведь держали такими цепями. Пушкин, как известно, всю жизнь рвался отсюда. Вот я не хочу, чтоб со мной так было. Это типичная российская лажа со свободой. Я предпочитаю жить в других странах с другой лажей — везде она своя, но чтоб со свободой все было в ажуре. Вы читали Чаадаева? Когда еще человек писал, а ничего не изменилось. — Так ведь свобода должна быть внутри вас, а не снаружи. Вы можете сидеть в Соловках и чувствовать себя свободной. — Тут я с вами соглашусь, но все же я предпочитаю жить в Европе и там чувствовать себя свободной. А о чем мы спорим? Вы сделали свой выбор — если, конечно, вы его сделали, а не живете тут по инерции, а я сделала свой. Честь нам и слава, давайте пожмем друг другу руки и разойдемся. У меня, может, предназначение такое. Я сама из Сибири, из глухой деревушки. Так моя бабушка, которая была местной ведьмой, все детство называла меня не иначе как «Дама из Амстердама». Как в воду глядела. Если б меня спросили, я, может, предпочла бы в Лондоне жить, с английским у меня полный порядок, но вот попала в Амстердам да так там и осталась. У нас в Голландии есть один музей в Роттердаме. Так вот, там в разгар инквизиции жил один священник. Самые дальновидные стекались к нему со всей Европы, чтобы запастись справкой, что они не ведьмы и не колдуны. Там, когда шли процессы над ведьмами, людей взвешивали на специальных весах, которые показывали, что они весят не больше килограмма. Это была, конечно, пустая формальность, но у нас ведь тоже не просто так расстреливали и ссылали, шло следствие, дознание, и человек собственноручно подписывался под показаниями. Но там была такая тонкость — если человек уже успел взвеситься и какой-нибудь священнослужитель расписался, что вес нормальный, сорок два, пятьдесят или сколько там надо, килограммов, то кранты, уже ничего нельзя было поделать. И вот люди прослышали про такое дело, и самые умные приезжали в этот городок за справкой, а многие так и оседали в Голландии. Поэтому, если чувствуешь, что тебе где-то не место, то нужно валить, не оглядываясь. — Ага, как крысы с тонущего корабля. — Боже, как примитивно. И в чем эти несчастные крысы виноваты? Они должны были геройски погибнуть вместе с экипажем? Да члены экипажа небось не упускали случая запустить в них чем-нибудь тяжелым и жалели, что не прикончили с первого удара. Так что пример хоть и избитый, но неудачный. А потом, я говорю не о выгоде какой-то, это банально, о выгоде думают новые русские и неплохо здесь устроились. Я считаю, что человека ведет судьба, и нужно ей следовать. Неизвестно, к чему она тебя приведет, но чувствуешь, что по-другому не можешь. Цветаева ведь тоже умерла в Елабуге, хотя могла в Париже. — Я вижу, вам новые русские покоя не дают. — А мне-то что? Только смешные они. Нарожали кучу детей почти одновременно от разных теток. Я им говорю: «Как вы свое новорусское наследство потом делить собираетесь?». А они говорят типа: теток на фиг, а детей заберем себе. Все это для меня дико звучит. А самое забавное, что все эти барышни довольны, готовы рожать по десятку детей в день, стирать, варить, лишь бы их содержали и покупали дорогие висюльки. Колечко с бриллиантиком или сережки с бриллиантиком, как они любят говорить. Для них это мера любви и благополучия. Все сравнивают, у кого камушек больше, а в остальном их устраивает положение вещей. — Вот я давно заметил — как наши девушки уедут на Запад, так сразу подхватывают тамошние идеи, такими эмансипированными делаются, что, Боже упаси, покруче, чем местные. — Вы уж простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но тут вы не правы. Вся эмансипация с нас и началась. Моя родная прабабушка еще к этому руку приложила. Мне бабушка рассказывала. Вспомните популярную после революции теорию о стакане воды. — Простите, пожалуйста, я не совсем понял связь. — А вы прибалт? — Нет, я немец, а мама у меня русская. А что, чувствуется акцент? — Есть немножко. Вы там выросли или здесь? — Там. — Ну, тогда вы можете не знать этой теории. — Нет, теорию я знаю, тем более что началась она с нашего Гегеля — стакан или наполовину пуст или наполовину полон, — но я не могу понять, при чем здесь феминизм. — Ну да, это мы тоже проходили, по научному коммунизму. Но та теория, о которой я говорю, изучалась по истории КПСС. Это наши женщины-революционерки провозгласили, что заниматься любовью — это все равно что выпить стакан воды во время жажды. Выпил и бросил. — Да-а? Мы этого не проходили. — Вы из ФРГ или ГДР? — Из ГДР, но мы все равно не проходили, я бы помнил, я неплохо учился. — Ну это и так понятно, вы выглядите как типичный отличник. — Это комплимент или… — Это констатация факта. А как вы здесь оказались? — Я сейчас в командировке. Я работаю в фирме, которая занимается экспортом-импортом, и, поскольку я знаю русский, меня сюда посылают. А когда к нам приезжают русские, я ими занимаюсь. — А что за русские к вам приезжают? — Хороший вопрос. Я почему прислушивался к вашему разговору — мне тоже приходится иметь дело с подобными людьми. — Вот как? С новыми русскими? — Ну не совсем. Не знаю, насколько к ним подходит это определение. Наша фирма имеет обыкновение приглашать к нам всяких ваших губернаторов из разных областей для ознакомления с нашей продукцией. И вот я все время провожу с ними, сопровождаю их в поездке по стране. И я тоже насмотрелся. — А что такое? — Ну как сказать. Знаете, мы оплачиваем им всю поездку, проживание и прочее, хотя они все приезжают с большими деньгами. Причем наличными. И ведут себя одинаково. Вот последняя поездка — я должен был одного губернатора из средней России сопровождать в Гамбург. Все было очень насыщенно, деловые встречи, переговоры, очень интересные предложения, но у меня создалось впечатление, что он все время думал о другом. Он все меня спрашивал: «Где тут можно достать вещи от «Версаче», я жене обещал». А мы не укладывались по времени. Я отвечал: позже, позже. Кстати, «Версаче» — их любимая фирма. Потом перед поездом у нас оставалось немного времени, я ему говорю: вот сейчас можем, если быстро. Мы взяли такси, выехали в центр Гамбурга, там есть галерея, в которой находятся все их шикарные магазины. Я попросил таксиста подождать, мы промчались галопом по мраморным полам, подскальзываясь, все на нас оглядывались, мне было так неудобно, добежали до павильона «Версаче», к нам вышел продавец, весь такой чопорный, изысканный, спрашивает, чем может помочь. Губернатор достал из кармана листочек в клеточку, вырванный из школьной тетради, весь помятый, а там крупным детским почерком написано, что надо купить и галочки стоят. — А вы неплохо говорите по-русски. — Но я уже говорил, что у меня мама русская. Мне даже обидно, что вы акцент нашли. — Но это даже шарман. — Ну ладно. Вот, и он читает на этом листочке, есть ли у вас пояса, спрашивает. А я перевожу. Продавец, естественно, говорит, есть, какие вы хотите. Я говорю: покажите все, пусть он выберет. Тот раскинул перед ним всевозможные пояса, губернатор смотрел, даже не спросил, сколько они стоят, потом выбрал два — один жене, другой дочке. — Хорошо, что не любовнице. — И такое бывало. Приезжал один губернатор, он покупал костюмы жене и любовнице. Причем жена была очень большая и толстая, а любовница маленькая и худая. И вкусы у них отличались — жене он покупал все цветастое, а любовнице серых оттенков. Продавщицы долго не могли понять, что же ему надо. А этот выбрал пояса, один за две тысячи марок, второй — за полторы. Когда я назвал ему цену, он даже не вздрогнул. Засунул руку в другой карман и вытащил толстую пачку банкнот. И спрашивает: «Долларами берете?» — а я вынужден все это переводить. Продавец говорит: нет, но тут за углом обменная касса. Мы опять по этим галереям бежим менять деньги, потом обратно. Я продавца спрашиваю: «Часто ли у вас бывают русские?» Он говорит: «Это наши лучшие клиенты, только благодаря им и держимся». Ну, казалось бы, все, садимся в такси, почти уже доехали до вокзала, а он достал из пакета пояса, рассматривает, и вдруг как начал кричать: «Вот сволочь, обманул, всучил дефектный товар». А там на поясе один из камушков не совсем так лежал, как остальные. Я говорю: «Вряд ли он нарочно, вы же сами выбирали». Он — нет, едем обратно менять. Пришлось просить таксиста, чтоб развернулся. Подъезжаем, опять бегом, сменил пояс, едва на поезд успели. Напоследок он посокрушался, вот, говорит, покупаешь джинсы за триста долларов, а пояса за две тысячи марок к ним. Я про себя ужаснулся, кто же за триста долларов джинсы покупает, когда можно вполне приличные за шестьдесят марок купить. — И часто они к вам приезжают? — Очень часто. — И что, совершенно не обтесываются на Западе? — Не что? — Ну, не оказывает на них Запад благотворного влияния? — Скорее, наоборот. Вот недавно приезжал президент одной среднеазиатской республики, и ему устроили встречу с предпринимателями. Пришли представители всех самых крупных фирм — еще бы, возможность выхода на такой мощный рынок! И я просто поразился, как быстро они переняли восточные замашки. Больше всех отличился представитель одной очень крупной фирмы — не буду называть, — все, конечно, обращались к этому президенту цветасто: «Многоуважаемый, звезда Востока» и так далее. А этот больше всех остальных произнес всяких эпитетов, но самое главное, кончив говорить, стал уходить задом, не забывая все время подобострастно кланяться. Я был, конечно, в шоке. — Ну и как, произвел он впечатление? — Естественно! Естественно! Именно с их фирмой и заключили большой контракт. — Слушайте, а что это за музыка из квартиры доносится? Свадьба, что ли, какая? — А, это, наверное, ее знакомый бард поет. Она любила цыганские романсы. — А что соседи подумают? — Пусть думают, что хотят. Пойдем послушаем, она очень любила эту песню. Наверное, его попросили спеть.