После запятой - [35]

Ну, мы сели в машину, по дороге я включил хорошую музыку, такую спокойную, к нам присоединился еще один мой друг, они тогда впервые встретились, и он, по-моему, воспылал к ней. — Он тоже здесь? — Нет, я ему не сообщал. А зачем? — они только раз виделись. Я согласился взять его с нами в дорогу, потому что решил, что его зарождающееся восхищение не помешает. Я сказал ей, что мы продолжаем игру и она вольна делать все, что пожелает, — слушать музыку, высказывать предположения, мимо чего мы проезжаем, если ей захочется — поцеловать этого парня и вообще сделать все, что ей заблагорассудится, и не думать ни о чем — поскольку у нее завязаны глаза, она не отвечает за свои поступки. Мы же со своей стороны, наоборот, полностью берем на себя ответственность за ее благополучие и хорошее настроение, мы ничего не будем делать, пока она не выскажет желание, вся инициатива должна исходить от нее, мы только исполнители. Я нарочно доехал до дальнего киоска, чтобы она успела освоиться со своими новыми ощущениями. — Ну и как, она поцеловала? — Да что вы, она опять замкнулась и сказала, что хочет слушать музыку, я не смог ее даже вытянуть на разговор о местности, по которой мы проезжаем. Тогда я решил просто сосредоточиться на доброжелательности и внушить ей это чувство. — У нее не было доброжелательности или доверия? — Это одно и то же — если ты никому не доверяешь, значит, и сам не добр. — Ах да, я и забыл вашу теорию. — Это не моя теория, это — жизнь. Но тогда мне показалось, что все удачно получилось. Мы определенно добились результатов. Той ночью все получилось отлично. Не надо было выпускать ее из виду все эти дни. Это моя вина. Еще пару дней поработать с ней — и ничего бы не случилось. А я успокоился достигнутым. Но тогда все действительно получилось. Когда мы подъехали к киоску, продавец спал, мы еле его добудились — он просыпался и снова засыпал, никак не мог сообразить, бедолага, что от него требуется. — Он был один? — Да, без напарника. — Но вы могли бы легко ограбить, если бы захотели? — Не знаю, у них там, наверное, система сигнализации. Но времени у нас было предостаточно. Когда он наконец протер глаза, он еще столько же времени считал сдачу. У меня с собой оказалась только очень крупная купюра, и он считал на своем калькуляторе, сбивался и начинал снова. Я успел уже в уме посчитать, сколько он мне должен, но он не хотел верить мне на слово или не совсем въезжал, что происходит. И пока он возился со своей счетной машинкой, мы продолжили игру прямо на улице. Там мы прошлись за руку до конца тротуара, перепрыгнули через яму и пошли тем же путем обратно, и я попросил ее быть внимательнее, чтобы потом проделать все самостоятельно, ориентируясь только на мои указания. Я только заверил ее, что буду подстраховывать, и представьте, ей удалось, слушая только мои подсказки типа «сейчас будет небольшой сугроб, поставь ногу чуть повыше» и все в таком духе, благополучно пройти весь путь. А когда надо было идти обратно, я ей сказал, что она великолепно справилась с задачей и надо попробовать вернуться до киоска самой, а я буду говорить только в самых опасных местах, где одной не справиться. Короче, она перестала бояться ходить с закрытыми глазами, и пока киоскер наконец сосчитал сдачу, мы успели еще освоить путь от киоска к машине и обратно. — Других прохожих в этот час, наверное, не было? — Как ни странно, в такое время и в таком окраинном месте, народ сновал туда-сюда. Не много, но человек с десяток повстречались. Ну, они шарахались в сторону, но в меру, не то чтобы очень. Непонятно, куда они направлялись, потому что у киоска не тормозили. За все время, кроме нас, к киоску подошла только одна молодая пара, девушка смотрела на нас с веселым удивлением, ничего не могла понять, потом не выдержала и все-таки спросила: «Ребята, зачем вы ей глаза завязали, вы вроде оба такие симпатичные?» — А она что сделала? — Ничего. А, она спросила, кто это говорит, я ответил, что девушка, она спросила, одна ли девушка, я сказал, что с молодым человеком, ну мы еще немного это обыграли. В общем, она заметно оттаяла. Раскованность такая появилась в движениях, походка сразу стала легкой такой, летящей, хотя повязку не снимали. — Да, это просто замечательная история! А вы часто таким образом развлекались? — Каким? Я же объяснял — это было чисто ситуативное поведение с моей стороны. У меня часто так бывает: когда чувствую, что кому-то нужна моя помощь, я, не думая особенно, произвожу нечто, а потом задним числом фиксирую, что проделал, в принципе, то, что нужно. Да, еще насчет реакции зрителей — когда мы уже уселись в машину, чтоб ехать домой, я немного завозился — хотел мотор разогреть, и вдруг подваливает машина с ментами. Я тут же вспомнил, что пока мы с ней разгуливали в таком виде по тротуару, они вроде мимо нас уже проезжали, причем у меня было подозрение, что не раз. Я был занят с нею и не врубился, что мы могли привлечь их внимание. Бот, наверное, было зрелище, я представляю! Ха-ха! — Да, ох-хо-хо-хо, смешно, ох-ха-ха! — Ага! — а сложность была еще в том, что, когда они подошли к машине и попросили меня выйти и показать права, она не врубилась в ситуацию и не сняла платка, так и сидела и только головой вертела. У ментов аж глаза закосили в разные стороны — то ли на нее смотреть, то ли на мои документы — у меня водительские права, полученные в Америке, здесь они не кана-ют, нужно их пересдавать. Ко мне из-за них уже несколько раз менты подкатывались, но мне удавалось отмазаться. И вот представьте зрелище — пять часов утра, пустая улица, каких-то два странных типа прогуливаются в течение часа с девушкой, у которой лицо закрыто черным платком, на маленьком ограниченном отрезке тротуара, а при проверке у типа и права какие-то не наши. А? Ха-ха-ха? — Ой-хо-хо-хо. — Ну, в общем, они так офонарели от всего этого, особенно когда обнаружили, что я не пьяный, что промямлили что-то вроде того, что пересдайте побыстрее права, не то мы вас в следующий раз оштрафуем, пожелали всего хорошего и поехали дальше патрулировать. Она все это время не снимала повязку, и я чувствовал, что ее вся эта бодяга здорово развлекает. От тревожности и следа не осталось. — Да-а… ох, бедная девочка! — Да, я вот тоже думаю — неужели с тех пор прошла всего какая-то неделя? — А вы, значит, вместе учились? Я иногда бывал у нее, одно время довольно часто, но ни разу вас не видел, вы сейчас полностью ушли в бизнес или продолжаете тоже рисовать? — Я уже давно не рисую. В институте я колебался между живописью и музыкой, и музыка победила. — Так вы музыкант? — Так, больше для себя. Играю на флейте, пою под гитару. Сам придумываю мелодию к стихам. Ей мои песенки нравились. Я принес с собой гитару, хочу попозже спеть для нее ее любимые песни. — Да, это вы хорошо придумали. Но как бы соседям не показалось странным такое поведение. — А что соседи? Какое им дело? Когда мы с ней впервые познакомились, я ее спросил, что она думает — какой она музыкальный инструмент? Она сразу, не задумываясь, ответила — скрипка. Другие обычно переспрашивают «что ты имеешь в виду». Я ответил, что скорее — виолончель, но она сказала, что я ее идеализирую, она более поверхностная и истеричная — цитирую. А я думаю, что виолончель все-таки, ты себя еще плохо знаешь, я музыкант, мне виднее. А как ты думаешь, я — кто? — Сразу угадала — саксофон. Так вы, значит, покупали ее картины? Она что-то такое мне рассказывала, наверное, про вас. — Может быть. Не знаю, кто-нибудь еще покупал или нет. Она была очень талантливая девочка, очень одаренная, еще не совсем мастер, но чувствовалось, что со временем она сможет многое. Но я, знаете, покупал, потому что хотел помочь ей материально. Она была немножечко ленивая, если бы захотела, сумела бы намного больше. Я ее за это ругал иногда. — За последний год она начала совсем по-другому писать. Вы видели ее последние работы? — Последние — нет. — Да, она не хотела их продавать, и правильно делала, я как раз насчет них договорился о выставке. Как теперь быть, не знаю. Но мы все равно устроим выставку. — Да, конечно. Я думаю, что теперь картины продадутся дороже, чем если бы она была живая. Если умело сделать рекламу. Хотя, если бы у нее уже было хоть какое-то имя… А так неизвестно, какова будет реакция публики. Я знаю немножко американский рынок, он очень непростой, особенно когда дело касается искусства. — А вы тоже бизнесмен? — Не совсем. Но я очень долго жил в Америке, хорошо знаю местную публику. Я родился в Европе, но с пятнадцати лет поехал учиться в Америку и задержался там надолго. — А здесь вы давно уже? — Да, что-то около двадцати лет. — Ого, солидный срок! Вам тут нравится? — Нравится? Я приехал сюда еще в брежневские времена. Мне дали квартиру, в которой еще шел ремонт. На полу везде лежали советские газеты.