После запятой - [30]

Шрифт
Интервал

О, это ты опять! Как меня все это заворожило, что я опять о тебе забыла. Но, оказывается, я и о себе забыла. Хотя это не аргумент, о себе при жизни я помнила реже, чем о тебе. Я же почти никогда не осознавала себя! Как странно. Пока не появился ты, других я осознавала еще меньше, чем себя. В каком тумане прошло все то, что называется жизнью. Как какой-то бредовый сон. Господи, чем я была занята все время? Но даже когда ты появился, сон не кончился. Только на миг я проснулась, чтобы погрузиться в другой сон. Кажется, я только сейчас понимаю, насколько на все смотрела сквозь призму тебя. Каждое событие и намерение преломлялось в тебе на спектры, и что-нибудь бесцветное, пройдя через тебя, приобретало все мыслимое богатство цветенья, многое из серого вообще не отражалось, а черное начинало фосфоресцировать неземными смыслами и переливаться антрацитовыми гранями, из пугающего превращаясь в манящее, становясь вызовом. А что-нибудь яркое могло распасться на вызывающие зевоту составляющие. А она хоть и думает о тебе, но совсем по-другому, не так, как я привыкла. Но она тоже не смотрит прямо, а пользуется каким-то своим, чуждым мне прибором. Теперь мне что же, нужно учиться им? Мне же казалось, что мы с ней все так одинаково видим. А она и тебя видит совсем другими глазами, я бы в такого, каким она видит, не влюбилась. Господи, конечно, другими, все глаза другие, моими уже никто не увидит. Даже я все уже вижу не своими глазами, а чужими или еще чем-то вижу, но это уже не глаза, конечно, и все мне теперь поэтому видно по-другому. Мне лично ее точка зрения не нравится, мне в ней не по себе, а вот та точка зрения, которая мне открылась сейчас, — ничего так, даже интересно, хотя это уже и не точка зрения, наверное, а кругозор, что ли? Я опять заговариваюсь. Мне совершенно не по себе, это точно. Трудно опять привыкать к телесным ощущениям, насколько было легче без них. И как только бедные люди живут. Кажется, поняла, в чем дело, — это была резь в желудке. От нее и было ощущение дискомфорта. Я еще и потому не могла долго сообразить, в чем дело, что у меня ее никогда не было, не с чем было соотносить. Или у меня она тоже была? Уже ничего не помню. Нет, точно не было. И еще она об этом не думает словами, а то бы я услышала, то есть прочитала, или не знаю, как я там все воспринимаю.

Опять ты за свою рефлексию, а тем более чужую, принялась. Даже сейчас не могу угомониться. Вечно эта рефлексия мешала мне жить, а тем более сейчас в ней есть что-то неприличное, воровское. А может, это опять не я, это она думает? Как мне разобрать? Нет, сейчас уже точно я думаю. Это очень просто — когда я в ком-то или в чем-то другом, у меня не возникает вопроса, я это или не я. Но теперь я опять не воспринимаю разговора. Опять придется забраться к ней. — А если потом будет больно выходить из этого? Из чего из этого? — Ну, из нее, ты прекрасно понимаешь, что я хотела сказать, не корчи из себя наставницу, мне и так несладко. — Это все оттого, что ты неверно поступаешь. Не соответствуешь тому, как надо. Смотри, до чего ты ее довела, она сидит в прострации. — Да, вижу, ее тогда аж передернуло. — Это было, когда ты из нее наконец выбралась. — А она тоже слышала все, что я чувствовала? — Конечно. — Но она ничего по этому поводу не думала, насколько я могу быть в курсе. — Ей было не до этого, она была в шоке, чего не скажешь о тебе. Ты, кажется, вполне уже освоилась. — Но теперь я не могу уловить, о чем она думает, я уже слишком со стороны. Смотри, когда она передала соль, у нее даже руки не дрожали, как ни в чем не бывало, то есть как ни в чем не бывала. Я хочу сказать, как никого в ней не бывало. — А она уже ничего не помнит. Чтобы помнить, нужно знать, что происходило. А чтобы знать, нужно отдавать себе отчет в происходящем, то есть осознавать. А она ничего не осознала, считай, что ничего и не было. — Но я тоже ничего не осознавала. — Ты в более выгодном положении. А потом у тебя есть я, в случае чего всегда приду на помощь. — А у нее нет тебя? — то есть своего тебя? — Есть, но она и это не осознает, Значит, нет. — А ты и до этого смотрела на нее — на нас — со стороны? — Я всегда смотрю со стороны. — И что, она теперь никогда не вспомнит об этом? — Ей, в отличие от тебя, предстоит еще долгая жизнь… — Да, я тоже это вижу. — Так что у нее еще будет много шансов вспомнить, если она, конечно, ими воспользуется. — А если нет? — Что ты так распереживалась из-за ерунды, я не пойму, опять тебя не в то русло заводит. Не волнуйся, могу тебя утешить — она это вспомнит в любом случае, когда окажется в твоей ситуации. — Я лично ничего такого не вспомнила. — У тебя и не было ничего такого. Сейчас важны другие вещи. Я вижу, тебя опять притягивает их разговор, и ты уже знаешь, что как только начнешь прислушиваться, то опять сольешься с кем-нибудь. Я бы вообще советовала тебе уйти поскорей отсюда, но понимаю, что у тебя пока нет сил. — А они появятся? — Да, когда ты разрешишь проблемы, которые тебя связывают. — А что мне теперь делать? — Слушай разговор. Главное — сейчас ты должна противостоять желанию попасть в него. — Да, я это и сама знаю. Мне страшно услышать, что он обо мне и вообще думает. Вдруг все это тоже окажется не так, как я себе представляла. — Может оказаться намного лучше, чем ты представляла, не в этом дело, — ты слишком привыкла в нем жить — ты сама это увидела, когда пересматривала свою жизнь, и ты не захочешь из него уходить, ты слишком к нему привязана. Тебе еще предстоит порвать все свои связи с людьми, и в первую очередь — с ним. — Зачем? Я понимаю, мне нельзя в нем жить, я это понимаю, уверяю тебя, понимаю, хотя могла бы возразить — ведь раньше я уживалась в нем? — но не буду, потому что понимаю, о чем ты говоришь, но зачем же рвать? Мы будем любить друг друга и после смерти — такое бывает, я знаю! — Ладно, ты потом поймешь. Чтобы понять, надо быть готовым к этому. — Может, я уже готова? — Раз спрашиваешь, значит — нет? — Безусловно! — я знаю одно — я никогда не буду готова этого понять! — Слушай лучше разговор. Слушай, слушай. Ты разве еще не поняла, что они все сейчас только для тебя говорят? — Вот еще, они все уверены, что меня совсем больше нет! — Прислушайся, как они говорят! — неужели ты не чувствуешь? Они подавлены, усталы, у них нет сил говорить, но посмотри, как они превозмогают себя. Ты должна быть благодарна им за усилие — это их дань тебе. Слышишь, с какой несвойственной им торжественностью они говорят о любых пустяках? И как преувеличенно громко — словно рассчитывают быть услышанными кем-то помимо их собеседника, кем-то, кто, быть может, находится в соседней комнате? — или наблюдает из зрительного зала. Ты забыла, что так нарочито громко люди говорят только для третьего. Когда хотят быть услышанными им и при этом скрыть, что знают о его присутствии. — Но они же не знают, что я здесь! — Просто не отдают себе отчета. Что-то в них знает и это что-то заставляет их говорить таким образом. Это их способ прощания с тобой. Поэтому ты должна внимательно выслушать каждого, что бы он ни говорил и как бы ты к нему не относилась. И пока он говорит, ты должна со всей проникновенностью, на которую только способна, попрощаться с ним — это и называется разорвать связи. Именно в эти минуты процедура будет наименее болезненной. — Ну, посмотрим, у меня впереди теперь уйма времени, всегда успеется. — У тебя больше нет времени. — Как это так? Я так понимаю, у меня впереди теперь вечность. — Тебе так казалось и при жизни, теперь ты понимаешь, как ты была не права. — Да, у меня его оказалось слишком мало. — Его всегда бывает достаточно. — Не поняла. — Оно дается в достаточном количестве, если им правильно пользоваться. Если же им разбрасываться, как это делала ты и как делает большинство людей, то никакого времени не хватит. — Но теперь-то? — разве я сейчас оказалась не в вечности? — Оказаться ты сейчас можешь в самых непредсказуемых местах, а время уже кончилось, вместе с дыханием оно появляется и исчезает. Поэтому пока ты здесь, сумей попрощаться. Ты еще не понимаешь, насколько все серьезно. Времени нет, но есть понятия — не успеть и пропустить. — Я думала, что они существуют в связи с временем. — Нет, теперь они существуют только в связи с личностью. И чтобы она не исчезла совсем или не оказалась не в том месте, важна последовательность шагов в нужном направлении. Вернуться и исправить ты уже не сможешь, как могла в большинстве случаев, когда было время. Здесь не бывает черновиков и набросков, что-то делается или не делается раз и навсегда. Ты упустила время, еще когда оно было, и здесь тем более оно не придет тебе на помощь. Или ты начинаешь действовать, или рассыпаешься в прах. — Довольно банально звучит. — У тебя нет времени на умствования, они тоже привилегия времени. Пойми, у тебя больше нет времени. — Что же у меня есть? — У тебя остался путь. С которого ты уже достаточно сбилась. — То есть я уже не там окажусь? — Зависит, что для тебя там. — Я не хочу в прах. — Можешь и не совсем в прах. Выбери первый попавшийся предмет, который приглянется, и никаких тебе больше усилий, будешь прозябать в нем полусонно. — Какой предмет, о чем ты? — Ну, самый долговечный предмет из находящихся в этой комнате — столовые приборы. Выбирай любой, и тебе больше не надо действовать. — Но чем же мне действовать? У меня больше ничего не осталось. — У тебя осталась ты. Действуют всегда собой. Все остальное — не действие. — Не знаю, на что решиться. Как ты считаешь, я уже отстала от пути? А вдруг я окажусь в месте, худшем, чем прах? — Прах — это ничто. Ничто лучше, чем ад. — Я знаю, что рай мне так и так не светит. Я наверняка попаду в ад. — Беспокоиться, когда ты беспомощен, — это и есть настоящий ад. Если это твой выбор, то ты на верном пути. Сделай еще усилие в этом направлении, и уже никакая сила тебя оттуда не вытащит. — Я выбираю эту вилку! АА-ааа!


Рекомендуем почитать
Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.