После запятой - [26]

Но Боже, что они вспоминают! Каждый — очень разное. Я не успеваю слиться с образами, которые у них возникают. А отец-то! И главное, он был искренен. Относился бы он ко мне так при жизни. Мертвых почему-то любят больше, чем живых. Что они со мной делают?! Я превратилась в тысячеглавого, тысячерукого монстра. И ни одна голова не похожа на другую. Уж хотя бы на фотографии посмотрели, тут-то у них есть ориентир. Но что они творят с моими личными качествами, тут уж им Бог судья. Невероятная свобода творчества. Но я хотя бы с гордостью могу заметить, что никто из моих знакомых не лишен фантазии. Только как мне узнать, где я истинная? Я уже сама теряюсь в них. Среди такого обилия меня нет ни одного достаточно самоуверенного, чтобы заявить: я — истинное. Хотя я истинное, насколько мне помнится, отсутствием этого качества не страдало. Вот это я влипла. Как мне теперь найти себя? И еще, не дай Бог, они сейчас начнут делиться воспоминаниями. Будет столько несовпадений. Многие будут шокированы. Ладно те, для которых я была мертва еще при жизни. Когда ничего не было, легче придумывать. И когда человек для тебя лишь образ, которому удалось еще и не примелькаться, его гораздо легче любить. Но что же остальные? Они запомнили совсем не то, что было на самом деле. А может, это я неправильно запомнила? Некоторые их воспоминания я совсем не помню, но и те, что помню, я помню по-другому Не могут же столько человек сразу ошибаться. Хотя могут. Во всяком случае, мотивы, которые они мне приписывают, сильно приукрашены. И в ту, и в другую сторону. Э! Что же, они начали плохое вспоминать? Это нечестно! Как они меня измучили! Сейчас, когда я снова приобрела некоторую трезвость восприятия, я отдаю себе отчет в том, что малейшее недоброжелательство или укор, которые я при жизни даже не ощутила бы, сейчас казались мне войной миров. Стоял ужасный грохот, взрывались частицы всех веществ, а меня разрывали и перемалывали тысячи жерновов, и это было бесконечно. Хотя здесь не так уж много времени прошло, может быть, секунды две-три. Удивительная у меня живучесть, после этого ада я сразу сообразила, где нахожусь и что было до этого. Но опять же некому похвастаться. Некому поддержать меня. Они все еще заняты воспоминаниями. Но почему так получается с ними? Они все такие разные… А потом я с одними была одной, а с другими — другой. Не всегда даже по своей воле и желанию. Есть люди, которые все время так или иначе оказывались свидетелями моей хорошести, а слухи о моих некачественных поступках всегда их миновали, застревая где-то по пути. Но таких было очень мало. Из присутствующих только два, нет, три человека. Можно было бы сказать четыре, если бы вот он совсем недавно не лишился этого иммунитета, и на него хлынула лавина обличающих сведений. А так остальные, еще не заразившиеся, наверное, думают, что я — святая. Почему-то всегда так выходило, что они всегда случайно после-вали как раз к завершению какой-нибудь благочестивой акции с моей стороны, отнюдь не характерной для меня, или непременно случайно знакомились с каким-нибудь человеком, накануне наблюдавшим таковую акцию и бескорыстно взахлеб делившимся с ними, не имея в виду, что мы знакомы. И ни разу они не встретились с людьми, говорившими обо мне плохо. Когда кто-нибудь начинал восхищаться мной, я знала — на днях он познакомится с кем-нибудь из этих трех, причем в разные периоды времени финишировал один из них, пока не передавал эстафету другому. Но я только сейчас подумала — ведь они трое между собой незнакомы. Только сейчас впервые встретились. И очень удачно и вовремя. Недолго осталось, сейчас кто-нибудь из злопыхателей начнет делиться воспоминаниями, ведь они без этого не могут, причем в духе христианского всепрощения, но так, чтоб всем было ясно, какая я была на самом деле. И зачем они сюда пришли? Они всегда притягивали сами все дурное с моей стороны. Когда я была поглупее, я всегда поддавалась им и выдавала такое поведение, какого они жаждали. Потом я все же освободилась от этой зависимости и делала что-то вызывающее, только когда мне этого самой хотелось, а не подчинялась сложившейся структуре взаимоотношений. Что это со мной? Я думаю не теми словами, которыми привыкла думать. По-моему, я думаю то свои мысли, то чьи-то чужие, выхватываемые из воздуха. Что я хотела подумать? Что-то проскочило мимо, я уже забыла. Вообще я опять сильно отупела, как только к ним приблизилась. Приближаясь к ним, я приближаюсь к себе той, какой я была там, с ними. Совсем недавно я все понимала без усилий, свободно видела все мысли, которые только возможны. Но сейчас могу вспомнить только те, которые успела пропустить через себя, но насколько они были легче и тоньше, пока не достигли меня. А те, которые я не успела подумать, исчезли, не могу даже приблизительно их восстановить. Последнее, что я увидела и собиралась подумать, — это о расположении всех приборов и блюд на столе. Я увидела, что оно имеет какой-то очень глубокий смысл, который люди не понимают, но все равно поддаются его диктату и располагают вещи сообразно его требованиям, кодируя некое послание, и при этом думают, что разложили все таким образом, потому что им захотелось так. Так красивее или так принято. Но какое сообщение зашифровано с помощью этого рисунка, этой криптограммы, я не успела подумать и уже не знаю. Помню только, что что-то очень значительное. Оно все равно действует на них, настраивает на определенный лад, перестраивает их внутренне и налаживает на более общий и строгий уровень, хотят они того или нет, замечают или не очень. Окажусь я еще раз там, где все прозрачно, или я уже упустила свой шанс, вернувшись сюда? Здесь все как-то смутно, тоскливо, неопределенно. Я при жизни уже чувствовала, что к некоторым людям лучше близко не подходить, они как бездонный засасывающий омут с плавающими кое-где обрывками ощущений. Если попасть туда, все силы уходят на то, чтобы удержаться на плаву и уберечься при этом от оглушающего удара по голове какого-нибудь их ощущения. Выбраться оттуда удается только с большими потерями и ранами. Или еще некоторые бывают окружены серой пеленой чего-то вроде густого тумана, и если оказаться настолько рядом, чтобы попасть в поле его действия, то становишься запеленутым в какую-то вату, которая ничего не пропускает ни внутрь, ни наружу, это небольно, но противно. Но раньше я была защищена от них хотя бы тем, что могла физически удалиться от них и укоротить поводок, тогда застрявшая в них часть с треском выскакивала или медленно, преодолевая сопротивление, но все же выходила наружу. Теперь полностью в их власти поглотить меня. Страшно. Я не хочу. Хочу обратно, туда, где я только что была, где только мысли и нет желаний. Как бы снова туда попасть? А как я оттуда выбралась? Я влилась в его голос. Какое это было наслаждение! Нет, без желаний тоже плохо.