После запятой - [25]

Как тогда, например, когда моя знакомая вернулась, погостив с месяц у родителей, мне все представлялось, как она открывает мне дверь на звонок и говорит: привет и называет уменьшительное женское имя, но не мое, и потом, после моего удивленного взгляда — себя со стороны я тоже видела глазами человека, которого представляла, — спохватывается и говорит: ой, извини, пожалуйста, так звали мою соседку, с которой я там все время общалась. И когда потом все в точности так и произошло, у меня действительно был вид более удивленный, чем того требовали обстоятельства, но не потому, конечно, что она обмолвилась, а потому, что опять все так совпало, но она-то не могла понять моего чрезмерного удивления и потом еще несколько раз оправдывалась, решив, что сильно меня обидела, совсем как было в моих представлениях. Я еще не то могла. Мне удавалось в своем представлении менять чужие представления обо мне. Делалось все не так уж сложно, только много сил отнимало, поэтому занималась я такими вещами только в особо ответственных случаях. Вначале я становилась этим человеком, на которого хотела повлиять, применяя обычную технику — поза, выражение лица и так далее, и сразу же я понимала, что он обо мне думает. Иногда, но очень редко, оказывалось, что он думает намного лучше, чем даже я надеялась внушить. Но, как правило, сюрпризы бывали противоположными, несколько шокирующими, и, если после них у меня не пропадала окончательно охота иметь что-то общее с этими людьми, я принималась за работу. Временами на это уходило несколько дней или месяцев, редко удавалось добиться результата сразу. Будучи этим человеком, я продолжала думать обо мне в том же ключе, но временами начинала позволять себе легкие сомнения, которые тут же подкреплялись аргументами из прошлого, о которых этот человек совершенно не помнил, пока я снова не подводила картину происшедшего к его глазам. В особо тяжелых случаях приходилось попутно перемещаться в моих уже заведомых доброжелателей и подсказывать им желание поделиться добрым мнением обо мне именно с этим человеком, что тоже им до сих пор не приходило в голову. И так, исподволь, человек подводился к определенному мнению обо мне, я вместе с ним боролась за наше предыдущее представление, но мы постепенно сдавали позиции, сокрушенные напором давления извне. Причем никогда это давление не исходило от меня непосредственно. Я в эти промежутки времени скромно стушевывалась, исчезая из поля его зрения, пока он наконец сам не разыскивал меня, наполненный новыми чувствами. Это не обязательно были добрые чувства. Бывало, что я начинала борьбу с определенным, пусть и очень хорошим, но слишком сковывающим меня мнением. Порой я просто давала понять, что я совсем не то, что он обо мне думает, пусть даже если он думает, что я ангел во плоти. Да, вот в этом именно и загвоздка. Сейчас я всю эту операцию провернуть не смогу — как мне встать в чью-то любимую позу? Но вот она — позы у нас часто бывали схожими, хотя мы к этому совсем не стремились. Но и не сопротивлялись — почему-то это не имело значения для нас. Мы всегда так хорошо понимали друг друга, иногда даже лучше, чем себя, — со стороны виднее. Мы даже всегда знали, кто о чем молчит. И знали, что хотела сказать другая, даже если произнесенные слова полностью противоречили. А теперь она говорит с ним, а я никак не пойму о чем. Они даже пьют вдвоем. Без меня! Они говорят о чем-то взаимно важном. Вот бы понять, о чем. — Как она там? — Ничего, уснула, я дала ей транквилизаторов, теперь она должна бы проспать до завтрашнего утра. — Бедная женщина. — Да, она все эти трое суток не спала почти, на чем только держится. — Вы были рядом эти дни? — Да, старалась — им позвонили утром из больницы, там долго устанавливали личность, она, как всегда, забыла документы дома, и сказали, а я сама узнала только вечером, ее мама мне сообщила, а я уже известила остальных. Ваш телефон я с трудом нашла, у меня ведь его не было. Я даже думала, что родители вам уже тоже позвонили, на всякий случай… — Нет, у них тоже не было моего телефона. — Да, ее мама мне потом еще сказала, что в ту ночь она не могла заснуть, у нее было дурное предчувствие и она не знала, как его объяснить. — Вы знаете, это, может, будет звучать несколько странно, но она ведь в тот вечер, когда это случилось, ехала ко мне, — да, я знаю, — вот, я ее ждал, начал уже волноваться, нет, никаких таких предчувствий у меня не было, признаться, это, наверное, больше по вашей, женской, части, я просто вначале рассердился, к моему раскаянью, что ее так долго нет, потом начал тревожиться. Но я решил, что она, может, передумала ко мне ехать, ведь мы накануне с ней несколько повздорили. Я очень виноват перед ней, и нет мне оправдания, я это знаю. — Ну что вы, не преувеличивайте. — Нет, я знаю, что говорю, но я не об этом хотел сказать, и вот я все-таки никак не мог заснуть в тот день, хотя и думал, что с ней все в порядке, просто заехала к каким-нибудь друзьям на вечеринку и потому телефон не отвечает. И я сидел на кухне, ни о чем особом таком даже не думал, и вдруг в один момент я очень явственно ощутил ее присутствие. — Да что вы говорите! — Да, не могу даже объяснить как, но в течение нескольких секунд у меня была полная уверенность, что она находится рядом. Я ее, конечно, не видел, но могу даже поклясться, что что-то от нее было у меня на кухне, в очень даже определенном месте, не как обычно, когда она стоит, например, а я в это время сижу. В ту минуту я как раз сидел на своем обычном месте, а как бы несколько над поверхностью, ближе к потолку, чем к полу, она явственно показалась, почти во плоти, и почему-то с испугом смотрела на меня. Вы понимаете, что я хочу сказать? Не могу передать, почему я так уверен. — Да-да, я вас прекрасно понимаю! — Я только не могу понять, что ее испуг обозначал. Может, она увидела что-то страшное, что со мной может произойти, и пыталась меня предупредить? Это длилось всего минуту, я не успел от неожиданности ничего предпринять. Но вот скажите, может такое быть или я схожу с ума? Потом я подсчитал, это происходило примерно через три часа после ее гибели. — О, Господи… — Вот тогда я действительно всполошился, нервы совершенно разгулялись, и я не находил себе места, и потом вот вы позвонили. И потом все эти три дня у меня было ощущение, что она со мной разговаривает, особенно по ночам. Я не знаю, мне кажется, что я схожу с ума. — Нет, вы не волнуйтесь, я слышала, что такое бывает, со мной ничего такого не было, вот только тяжесть на сердце, я понимала, что должна произойти или уже произошла какая-то лажа со мной или с кем-то из моих близких, но с ней конкретно я не связывала. Честно говоря, именно с ней я бы в последнюю очередь связала мысли о несчастье, она была такая везучая, я и мысли такой не могла допустить. — Вы считаете, что она была везучая? — Ну конечно, не только я так считаю, это все знали. — А я вот не знал. Значит, все знали? — Если вы полагаете, что это знание могло что-то изменить в ваших отношениях… — То что? — То теперь уже поздно. Простите, я не то хотела сказать. Я вспомнила случай, который мне рассказывали мои родители. Несколько лет назад у их соседки умер муж, а она его очень любила и никак не могла смириться с его смертью, и вот… — ОГосподи-БожеТымой, ну почему, скажите, почему именно она — она ведь была такая молодая, красивая, такая хорошая, такая любимая, я не могу передать, как я ее любил, нет, люблю, не хочу говорить о ней в прошедшем. — Ой, не надо, пожалуйста возьмите себя в руки, ну пожалуйста, нам всем плохо, все очень страдают, видите, вы расстроили опять ее отца, ну, пожалуйста, сейчас все присоединятся, ну прекратите! Тише, он, кажется, хочет что-то сказать. — Ребят, тише, ее отец хочет что-то сказать. — Тише, тш-ш, потом скажешь, неудобно, давай послушаем. — Говорите, говорите. Тише, пожалуйста. — Дети! Дети мои дорогие! Я хочу сказать вам… Вот вы собрались все тут, все ее друзья. Я рад, что у нее оказалось так много друзей. Ведь правда, она была хорошей девочкой? Я вспоминаю, она была очень упрямым ребенком. Однажды, она была тогда совсем еще крохой, годика три-четыре, она в чем-то провинилась и не хотела сознаваться, и я тогда посадил ее на диван и сказал: будешь сидеть тут, пока не скажешь — папа, прости, я была не права — и больше ничего. Ей надо было только произнести эти слова, и что вы думаете, она так и просидела до позднего вечера на этом диване, даже в туалет не попросилась, лишь бы не говорить этих слов. Ну скажите, разве я многого от нее требовал? Разве я был жесток? Ну что ей стоило сказать — папочка, прости меня, я виновата, и слезть с этого дивана и пойти играть, — так и просидела на нем, пока ее мать не вмешалась, не настояла, что ей пора спать. Так и пошла спать, не сказав этих слов! — Господи, нашел из-за чего переживать, я этого совершенно не помню. — Ну и сейчас все, что случилось, тоже ведь следствие ее упрямства. О родителях она ведь не подумала. Что будет теперь с ее бедной матерью? Но все равно она была хорошей девочкой. Может быть, как некоторые утверждают, она смотрит сейчас на нас с небес и радуется, что вы, ее друзья, собрались здесь, вместе с нами, чтобы помянуть ее. Да-а. Но почему она ездила так неосторожно! Дети, я хочу сказать вам — я потерял своего единственного ребенка, и теперь вы все, ее друзья, мои дети — ведь правда? Вы теперь можете прийти ко мне — говорю вам со всей искренностью, пожалуйста, примите к сведению — если у вас начнутся какие-то сложности, приходите ко мне, как к отцу, просто придите и скажите — отец, вот так и так, помоги! Все, что будет в моих силах и даже сверх того, я для вас сделаю. Вы меня слышите? Не забудьте! Я вам обещаю, я весь извернусь, чтобы помочь каждому из вас, быть хоть чем-то полезным. Пожалуйста, приходите потом тоже, как только у вас возникнет желание. Мы и ее будем вспоминать, мою девочку. Не знаю, как вы, а я не верю во всякие там загробные жизни, к сожалению. Может, от такой веры мне сейчас было бы легче, но я знаю, она будет жива, только когда мы будем о ней помнить. Приходите иногда поговорить о ней. Так вот, дети, я хочу сказать вам, ведь я знаю, не она одна, ведь вы все так ездите, гоняете, как сумасшедшие, я прошу вас, дети, будьте осторожны, постарайтесь ездить внимательнее, чтобы ни с кем это больше не повторилось. Подумайте хотя бы о своих родителях! Вы все такие молодые, такие прекрасные, собрались тут помянуть мою девочку, дай вам всем Бог дожить до глубокой старости и не пережить никогда такого, что мне привелось. Я не могу понять, как это возможно — я жив, а мой ребенок умер и лежит сейчас в земле. Я от всей души желаю вам, чтобы вы были похоронены своими детьми, а не наоборот. Давайте помянем ее. Господи, да что же это такое, одна молодежь на поминках, такие все молодые! Дети мои, я прошу вас, давайте мы все сейчас выпьем, и пусть каждый про себя вспомнит что-нибудь хорошее, что было у вас с ней связано. Я знаю, у каждого из вас должно быть такое воспоминание, ведь, несмотря ни на что, она была доброй, ласковой девочкой. — Да. Да, конечно. — Чокаться нельзя. — Я знаю — Да. — Вспомните, пожалуйста, о той радости, которую она каждому из вас подарила, хотя бы минутной, не знаю — кому как, но ведь недаром вы все тут собрались, значит, было что-то, что привело вас сейчас сюда. Давайте сейчас все вместе вспомним каждый о своем приятном, с ней связанном, может быть, тогда ей там будет хорошо. Пожалуйста! — Неужели каждому будет что вспомнить? Дай Бог! — знала бы, позаботилась об этом заранее. Какая ты расчетливая! Посмотри, какие все, в отличие от тебя, просветленные сейчас. Даже если ничего такого и не было, они все равно что-то вспоминают.