После Шоколадной войны - [42]

«Давай, рожай поскорее», — подумал Джерри. — «Давай мяч, и черт с этими сигналами».

— Смотри, Губ. Могу я что-то сказать? Парочку мыслей? Во-первых, мне жаль о том дне, когда ты сюда пришел. Я не был готов, как мне кажется. На самом деле я был рад тебя увидеть, но не был готов к чему-либо другому. Имею в виду, я не был готов к Монументу. Наверное, выглядел, как дурак…

Смех Губера был легким, почти благодарным.

— Ладно, это не было твоим ежедневным «Как дела». Но сейчас выглядишь хорошо. Джерри… — и, после небольшой паузы. — Ты ли это?

— Мне кажется… да, — нужно было объяснить. — У меня все хорошо. Я готов.

— Замечательно. И Джерри, дай мне также что-то сказать, ладно? Прежде всего, я должен тебе кое-что сказать — прежде, чем все остальное.

— Смотри, Губер, я знаю, что ты хочешь мне сказать, и об этом не надо. Ты остался моим другом.

— Но мне нужно это сказать, Джерри, и ты должен выслушать, и затем принять решение. Не говоря что-нибудь еще. Дай мне… дай мне сказать тебе, что я знаю, что прошлой осенью я тебя предавал. Остался дома, словно был болен, когда ты проходил весь этот ад из-за шоколада, дрался с Джанзой…

— Но ты был там, Губ. Я видел тебя. Ты мне помог… — он почти сказал: «Ты держал меня в своих руках, когда изнутри я весь был изломан».

— Но я пришел слишком поздно. До последней минуты я был дома. И пришел на помощь слишком поздно… ладно, я это сказал. Надо было это сказать. И я не обвиняю тебя, если ты меня за это ненавидишь.

— Господь с тобой, Губер, я не ненавижу тебя. Ты же мой друг.

— Той ночью я вел себя, не как друг…

— Губер, Губер… — мягко упрекнул его Джерри, словно Губер был ребенком, которого нужно было успокоить.

— Ты дашь мне еще один шанс?

— Не нужен тебе никакой шанс. Ты — мой друг, и о каком шансе речь?

— Я больше не подведу тебя, Джерри.

— Эй, смотри, Губ. Ты же не будешь все время меня опекать. Дружба навсегда.

— По рукам, — голос Губера стал легче, прозрачней.

— Ладно. Это будет значить, что больше ни слова ни о том вечере, ни о том, как ты меня подвел или ни о чем-нибудь вроде этого. То было прошлой осенью, а это — теперь. Давай забудем о том, что когда-то случилось.

— Есть только одно, что я не могу забыть. То, что ты сказал мне в тот вечер, Джерри. Потому что это — правда. Это то, как я живу теперь. Ты сказал мне, чтобы я играл в футбол, продавал шоколад или все, что бы то ни было — все, что им будет нужно. И я это делаю, Джерри, и всегда буду делать…

От этих слов у Джерри стало нелегко на душе. Одно дело было поверить в них самому, другое — чтобы знать, что кто-то еще, твой друг, который также поверил в них. Так изменить свою жизнь из-за слов, которые кто-то тебе сказал? Джерри почувствовал, что с этими словами на него навалилась тоска, хотя и знал, что в них была правда.

— Давай больше не будем говорить об этом, — сказал он, гадая, не позвонил ли он ему слишком быстро. Может, нужно было бы подождать или не звонить ему вообще. В отчаянии от этого предмета разговора, он искал, о чем бы поговорить еще. — Ты все еще бегаешь, Губ? Ты запыхался, когда подошел к телефону.

— Точно. Я долго не бегал, но начал снова.

— Я тоже хочу бегать, — сказал Джерри, оглядываясь в комнату, обставленную бесполезной мебелью. Это был не дом, а что-то вроде кабинета врача или зала ожидания на аэровокзале.

— Эй, да ты терпеть не мог бег, — упрекнул его Губер.

И Джерри ответил на добродушный изворот Губера.

- Я знаю, но это такое замечательное ощущение, когда ты заканчиваешь бежать. Это словно удар молотком по голове…

Они оба взорвались от смеха. Его замечание было не таким, уж забавным, но Джерри почувствовал, что им нужен был какой-нибудь повод, чтобы снова оказаться вместе, как в старые добрые времена.

— Хочешь, побежим снова? Со мной? — спросил Губер.

— Почему бы нет? Мне нужно подвигаться.

— Завтра днем?

— Конечно… — Джерри заколебался. — При одном условии, Губ. Ни каких больше разговоров о том, что тогда случилось. Ни слова.

— Ладно, ладно. Ни слова, но подготовься на завтра, Джерри. Я за тобой забегу…

— Завтра, — сказал Джерри, повесив трубку, расслабившись от облегчения и с благодарностью выдохнув воздух. С благодарностью кому? Богу. Возможно, он подумал о «Болтливой» Церкви в Канаде.

---

Оби заметил разодранный полуботинок с полуоторванной пряжкой в тот момент, когда уже ничего не искал. На перемене, поднимаясь по ступенькам на третий этаж, он спешил на последний урок, продираясь через стену тел. В этот день он явно не блистал на двух контрольных, и вряд ли он за них сможет получить больше чем D, что не лучшим образом скажется на его успеваемости. В его голове крутились всякие недобрые мысли. Он сердился на родителей и всех остальных, думающих, что школьная жизнь — это веселая забава, приятное времяпрепровождение, лучшие годы жизни с каким-то количеством контрольных и экзаменов, предоставленных тебе для игры воображения. Дерьмо собачье. В этом не было ничего хорошего. Испытанием были ежедневные баталии в бесконечной школьной войне. Школа означала правила, порядок и распоряжения, если ничего не говорить о домашних заданиях.

Полуботинок перед его глазами оказался внезапно, настолько неожиданно, что его мозг не сразу отреагировал на увиденное. В сознании его все еще беспокоила паршивая жизнь, называющаяся средней школой, молодостью, юными годами. И вдруг перед его глазами по ступенькам звучно зашлепала отрывающаяся подошва. Он замер, впереди него в нескольких футах был тот самый изрезанный полуботинок, отпечатавшийся в его зрительной памяти.