После Рима. Книга вторая. Anno Domini 430-800 - [13]

Впрочем, причиной грабительского и унизительного договора была вовсе не угроза альянса вандалов с вестготами. У Римской империи теперь не было другого выхода, потому что с востока надвигались гунны Аттилы. Об этом скупо сообщает Проспер Аквитанский: «Когда гунны свирепым грабежом стали опустошать Фракию и Иллирик, возвращается обратно для защиты восточ­ных областей войско, которое находилось на Сицилии».

О, Аттила, великий мастер, создавший первую в истории рекла­му! Там, где ступил мой конь, трава не растет. Сколько прекрас­ных идей ты дал бы нам для рекламы щелочи или инсектицида! Гений, отправлявший послами самых изувеченных, грязных, безо­бразных гуннов, чтобы они жрали при всех сырое мясо и люди ду­мали, будто ты невежда и злодей, тогда как на самом деле, изучив до тонкостей греческую софистику, ты открыл раньше всех то искусство втирать очки, которое мы называем общественными отношениями. О ты, получивший honoris causa степень доктора рекламы! Дозволь и мне, от лица всехрекламщиков, положить бес­смертника — нет, клеверу — в кормушку твоего коня, давшего миру больше, чем Буцефал, Россинант и Бабиека!

Алехо Карпентьер, «Весна священная»

>ГЛАВА 2

Гунны идут...

Ужас перед гуннской империей Аттилы был невероятно велик. Впереди кочевой империи летели кровавые легенды, описываю­щие гуннов чудовищами, подобными адским созданиям. Внуша­емый этими сказками страх действовал на противников не хуже стального оружия, при том что Западная Римская империя была неплохо знакома с дружинами гуннов, время от времени вое­вавших за плату в составе имперских войск. Множество племен, и в числе них весьма воинственные, бежали от гуннов, не пыта­ясь вступить в бой.

Конные варвары были грозными воинами. Незнакомые рим­лянам стремена позволяли всаднику прочно держаться в седле и свободно действовать обеими руками, а стрелы, выпущенные из мощного гуннского композитного лука с обратным выгибом, сохраняли свою смертоносность на расстоянии 150 метров. Гун­ны были практически неуязвимы, так как дальность их стрель­бы не позволяла противнику приблизиться на расстояние удара.

Слухи о гуннах еще за 70 лет до описываемых событий услы­шал и передал нам Аммиан Марцеллин:

«Племя гуннов, о которых древние писатели осведомлены очень мало, обитает за Меотийским болотом в сторону Ледовитого оке­ана и превосходит своей дикостью всякую меру. Так как при са­мом рождении на свет младенца ему глубоко прорезают щеки острым оружием, чтобы тем задержать своевременное появле­ние волос на зарубцевавшихся надрезах, то они доживают до ста­рости без бороды, безобразные, похожие на скопцов. Члены тела у них мускулистые и крепкие, шеи толстые, они имеют чудовищ­ный и страшный вид, так что их можно принять за двуногих зве­рей, или уподобить тем грубо отесанным наподобие человека чурбанам, которые ставятся на краях мостов. При столь диком бе­зобразии человеческого облика они так закалены, что не нужда­ются ни в огне, ни в приспособленной ко вкусу человека пище; они питаются корнями диких трав и полусырым мясом всякого скота, которое они кладут на спины коней под свои бедра и дают ему немного попреть.

<.. .> Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимает­ся или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лох­мотья от долговременного гниения. Голову покрывают они кривы­ми шапками, свои обросшие волосами ноги — козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затруд­няет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сра­жения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, зани­маются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонив­шись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях.

<.. .> Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеивают­ся и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной бы­строты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмова­ли укрепление или грабили вражеский лагерь. Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что из­дали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от уда­ра, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком»[5].

Римский историк, перемешав быль и небылицы, познакомил нас одним из первых примеров воздействия «связей с обществен­ностью» — оружия массового поражения, которое безо всяких ос­нований считается изобретением Нового времени. Гунны умело пользовались тем, что их жуткая слава неслась, опережая войско, и подавляла волю их противников к сопротивлению настолько, что они часто даже не решались поднять оружие на свою защиту.

Так была заложена основа западноевропейского политического мифа о «восточной угрозе». Не Аларих, не Атаульф и не Гейзерих, подрубившие корни Римской империи, а именно Аттила стал чер­ной легендой Запада, наводившей ужас на многие поколения и во­шедшей в фольклор. В «Песни о Нибелунгах» жена гуннского во­ждя Ильдико превратилась в Кримхильду, а сам Аттила в Этцеля.