После приказа - [21]

— Конечно, не имеет, — усмехнулся Ильин. — Только мне подумалось, что писали вы ее все-таки, находясь на втором ярусе, этак свысока поглядывали на то, что происходило внизу, и палец о палец не ударили, чтобы как-то положительно повлиять на искоренение зла.

— Хм-м, интересно, интересно…

— Командиры у вас, извините, крикуны-болванчики, политработники — ваньки-встаньки, — как бы не замечая обескураженности литератора, продолжал высказываться Ильин, — а солдаты прямо-таки уголовники — никакой культуры общения. Поэтому и сошлось в вашем одном взводе чуть ли не все негативное, что можно встретить во всей армии. А вот такого, друг мой, в нашей жизни как раз и не бывает. Это факт! Достаточно только малейшему случаю нездоровых отношений проявиться в коллективе, как сразу забьют тревогу. Или вы думаете, что мы, военные, сидим сложа руки, на втором ярусе?

— Но в том-то и суть «дедовщины», что она глубоко спрятана под личину видимого благополучия, ее процессы и развитие внешне не заметны, — возразил писатель, — она тонет в круговой поруке!

— Согласен. Но вы не учитываете диалектику. Я всегда подчеркивал, когда работал преподавателем в академии и читал лекции по педагогике и психологии, что в жизни, как и в природе, все взаимосвязано, происходят постоянные скачки, изменения, как количественные, так и качественные, возникают противоречия… Мы вот сейчас ехали в метро, и вы, наверное, обратили внимание: какой-то увалень в толкотне женщине на ногу наступил. Та аж зашлась в ярости. Он тоже, что не делает ему чести, в ответ не извинился и не промолчал, послал ее к чертям собачьим. Они разругались, а на остановке вышли и разбежались в разные стороны — через пять минут, уверен, забыли друг друга. А во взводе куда от обидчика денешься? Когда и ешь, и спишь, и строем ходишь вместе с ним. Тут замазывай, не замазывай, а все равно конфликт вскроется. Вокруг люди молодые, каждый со своим характером, со своей психологией, самолюбием в конце концов. У молодежи это чувство особенно обострено. Чем сильнее юношу пытаются задеть, оскорбить, тем большее противодействие исходит от него в ответ. Очень сложный процесс. Он порой приводит к нежелательным последствиям, если не принять вовремя соответствующих мер…

— Не убедили вы меня, Игнат Иванович. К нам в редакцию письма приходят от солдат и их родителей, и в каждом из них просьба: помогите, защитите! А звонишь командиру, откуда адресат, чтобы выяснить, в чем там дело, — в ответ он молчит, как рыба. Или доказывает обратное, мол, в его хозяйстве все в норме. Выходит, не знает он обстановки! А почему? Потому, что солдат рот боится раскрыть против «деда»…

— Не преувеличивайте, пожалуйста, — недовольно сдвинул брови Ильин. — Письма пачками? Одно, два, ну, десяток может прийти, поверю. Мы тоже их получаем. Солдаты и командиры молчат? Смотря какие солдаты, какие офицеры, еще сержанты и прапорщики, актив… Тут можно до утра дискутировать. Но мы ведем речь о вашей повести. И в ней, кстати, вы не высказываете своей позиции, как бороться с этим «дедом», что надо делать, чтобы не бояться его и не молчать. Прочитав ее, призывник только еще больше испугается, да еще дружки ему кое-что подскажут… И придет он служить подавленным. А надо, чтобы он шел в армию настроенным на открытое противоборство злу. Зато для «дедов» ваша повесть — наглядное пособие. Разве не так?

— Нет, Игнат Иванович, я цели другие ставлю. Посмотрит со стороны на все безобразия такой жук, и ему самому противно станет…

— Ага, исправится он тут же, вырастет его культура общения?! Нет, друг мой, тут борьба нужна, самая беспощадная. И воспитание. Вы, безусловно, способный литератор. И смелый, надо отдать вам должное, не каждый решится взяться за разработку такой сложной темы. Но только акцент, мне думается, вам надо ставить на добре. Злу может противостоять добро. Добро с большой буквы, если хотите!

— Банальней истории, чем о добре, пожалуй, и не придумаешь, — скептически усмехнулся молодой человек. — Только те, кто вершит реальное зло, да еще, может быть, дети всегда умиляются счастливым исходом. Но, как правило, в историях о добре хороший исход нас не устраивает. Читатель ждет обязательно чего-то другого, зачастую не понимая чего.

— А в реальной жизни? Себе-то мы, естественно, желаем как можно больше добра и счастья. Это факт! — рассмеялся Ильин.

Они подошли к четырнадцатиэтажной коробке, светящиеся окна которой были похожи на разбросанные по стене открытки разных цветов и оттенков. Полковник остановился:

— Пришли. Спасибо, что проводили.

— Но позиции свои мы до конца не выяснили, Игнат Иванович, — с вызовом сказал литератор.

— По крайней мере, объяснили их друг другу, и то хорошо, — протянул на прощание руку Ильин. Вдруг, вспомнив о чем-то, воскликнул: — Да! Я же вам хотел телеграмму показать. Сегодня получил, — достал он из кармана бланк, — прочтите. Здесь, правда, темновато…

Молодой человек пробежал глазами текст, протянул телеграмму обратно:

— Ничего удивительного, Игнат Иванович. Уволенные в запас солдаты не разъехались по домам, а остались, чтобы помочь бедствующим от стихии людям… Я недавно читал в «Красной звезде» о таком же благородном поступке солдат в Афганистане, которые отказались следовать на аэродром, чтобы лететь домой, так как утром предстояла сложная боевая операция. Что можно сказать: так поступают советские воины! — развел руками с многозначительной улыбкой Ефим.