После ливня - [78]

Дыйканбек рассмеялся.

— Знаешь, Акиш, ты не обижайся, но твои похвалы этому настоящему мужчине наводят на мысль, что ты уже попалась.

— Ну что ты, Дыйканбек! — засмеялась Атыргуль. — Где уж нам! Так, только поболтать. Кстати, знаешь, когда мы вернулись от тебя, нас ждала гостья, та самая моя подруга, которая интересуется тобой. Мы долго сидели. Я ей сказала, что твоей жены дома нет, а она попросила, чтобы я позвонила тебе и позвала тебя к нам. Я позвонила, но ты не взял трубку. А мог бы поразвлечься…

— На это я тебе, Акиш, отвечу твоими же словами: где уж нам! Неподходящее занятие. Не по сердцу. Между прочим, я как-то сразу узнаю хорошую женщину. По глазам. Люблю не только красивые, но чистые глаза. А твоя подруга мне не нравится. Глаза у нее масленые и все чего-то ищут. Ну ладно, аллах с ней. Давай, наверное, попрощаемся, Акиш, у меня сегодня и в самом деле работы невероятно много.

— Да, да, я чувствую, что мешаю тебе. Прости. Я только хочу напомнить о нашем вечернем разговоре. Ты не забыл? У вас ведь сегодня секретариат, я слышала.

Сдерживая раздражение, Дыйканбек ответил спокойно:

— Я ничего не забыл, Акиш. Вопрос поставим. Не знаю, что скажут другие, но я внесу предложение. Я понимаю, что Аргыну нужна помощь.

В этот день Дыйканбек не раз принимался думать об Атыргуль. Эта внешне вполне привлекательная женщина была ему неясна, непонятна в чем-то главном. Уж очень она переменчива, противоречива… А человечна? Он не мог бы ответить на такой вопрос. Во всяком случае, с ним она, кажется, была откровенна. Жаль ее. Хочется помочь ей. Вернее, не только ей, а всей этой семье, жизнь которой как-то чересчур усложнилась и запуталась.

* * *

…Атыргуль была не такой уж плохой, если разобраться. В ее натуре присутствовали и человечность и отзывчивость. Однако хорошее в ней мало-помалу подчинилось дурному, отступило перед ним. В этом был повинен в известной мере Аргын, в известной мере она сама. Единственная дочь у своих родителей, она с детских лет ни в чем не знала отказа. Следуя укоренившемуся суеверию, ее в детские годы, до школы, одевали как мальчика, чтобы обмануть злых духов. Она играла с мальчишками в мальчишеские игры, ругалась как мальчишки, умела и подраться. Потом, когда ей исполнилось двенадцать, уже нельзя было проводить время в обществе мальчиков, а девочки приняли ее в свой круг не сразу, потому что она могла при случае выругаться или грубо, как неотесанный парень, схватить сверстницу за начавшую формироваться грудь. Сама Атыргуль созрела рано; по ночам она видела сладострастные сны, ей хотелось обниматься… Она стыдилась своих желаний, но ничего не могла с собой поделать. Мечтала о замужестве, сознавая, конечно, что до этого еще далеко; это сознание приводило ее иногда в дикую ярость, она бежала куда-нибудь за дом, где никто не мог ее видеть или слышать, отводила душу в громких ругательствах и после этого на какое-то время успокаивалась.

Время шло, и Атыргуль уехала во Фрунзе, поступила в институт. Отец приезжал к ней каждые два-три месяца, пока она училась, привозил гостинцы. Училась Атыргуль хорошо, была старостой своей группы и очень любила заниматься организацией всевозможных вечеров, экскурсий и прочего. Она читала много, полюбила поэзию и даже писала стихи, пробовала относить их в редакции. Читая книги, обдумывала их очень серьезно, а те места, где говорилось о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами, перечитывала с горящей головой и влажными от волнения глазами. Воображение разыгрывалось, как в те годы, когда она была подростком, и Атыргуль рисовала и переживала любовные сцены, участницей которых была сама. Но замуж за Аргына она вышла невинной девушкой и не упускала случая напомнить мужу об этом достойном похвалы обстоятельстве. Правда, в глубине души она не только гордилась им, но и сожалела о нем. Испытывать такое сожаление заставляли ее, с одной стороны, воспоминания о некоторых событиях ранней юности, а с другой — чувство отвращения, с которым она неизменно думала о первой брачной ночи с Аргыном.

В институте Атыргуль в отличие от многих своих однокурсниц по-настоящему стремилась к знаниям. Она была честолюбива и самолюбива, ей нравилось, что она начитанна и при случае может этим качеством блеснуть в разговоре об искусстве. Выйти замуж за самого обыкновенного человека? Нет, это не в ее духе, она хотела бы стать женой известного писателя, художника, композитора или, на худой конец, крупного ответственного работника. К такому уделу она и готовила себя заранее: старалась хорошо одеваться, всерьез училась умению пользоваться косметикой, поддерживать оживленный разговор в мужском обществе, держаться на людях. Круг ее знакомых состоял из начинающих поэтов, институтских активистов, молодых журналистов. В сельскохозяйственном институте учились ребята-односельчане; они пытались за ней ухаживать, но Атыргуль и близко никого из них не подпускала — вот еще, морочить себе голову из-за каких-то там будущих агрономишек и ветеринаров!

Одним из самых постоянных поклонников Атыргуль был тогда некий молодой поэт. Его стихи уже многим нравились, но Атыргуль не предвидела, что из скромного сотрудника одной из редакций выйдет известный поэт. Он был молчалив, одевался до крайности просто и небрежно, да и собою был неказист. Однажды она зашла к нему домой. Выкрашенная голубой краской железная кровать, ничем не покрытый стол — вот и вся обстановка… Мысль о подобном замужестве показалась ей нелепой. А поэт вошел в славу буквально через пять лет, и Атыргуль готова была побить себя с досады.