После бала - [44]
К счастью – к счастью! – он ушел на работу за документами, когда зазвонил телефон. Это была Мэри, как всегда, она говорила слишком громко.
Она сразу перешла к сути дела, это было в ее стиле.
– Ты, случайно, не видела Джоан в последнее время?
– Две ночи назад, – сказала я.
– Ох! – вздохнула она с облегчением. – И?
Я никогда не понимала, что именно Мэри хочет от меня услышать. Правду или версию, которая соответствовала бы ее представлению о Джоан – или, скорее, ее надеждам касательно Джоан. Когда мы жили в Банке, разве она хотела знать, что Джоан пила текилу из стаканов с соленым ободком и глотала старые обезболивающие мамы Дарлин?
– С ней было все в порядке, – сказала я спокойным голосом.
– В порядке?
– В порядке.
Пауза. Я услышала стук льда о стекло и поняла, что Мэри пьет чай: она всегда пила чай со льдом летом, горячий зимой, ну или как это можно назвать.
Она вздохнула:
– Я переживаю, Сесилья. Она постоянно где-то шатается и уже давно не звонила. Думаешь, мне стоит переживать?
Мэри никогда так быстро и легко не раскрывала карты. Никогда не позволяла себе быть столь уязвимой. Она что-то знала.
– О чем именно переживать?
– О, Сесилья. Я старая женщина с мужем, который почти меня не узнает. Я просто хочу знать, что моя дочь в порядке. Просто хочу знать, что она благоразумна.
Каково это – иметь мать, которая так о тебе волнуется? Я ощутила приступ ревности. А затем сочувствие – к Мэри. Возможно, мое сочувствие было замечено, а может, и нет. Мне было все равно.
– Она встречается с новым мужчиной, – сказала я. – Его зовут Сид.
Я услышала, как она вздыхает.
– Миссис Фортиер?
Тишина на другом конце провода. Я облокотилась на тумбочку, холодный пот выступил на моем лбу.
– Вы его знаете? – осмелилась спросить я.
В этот раз она ответила:
– Да. Это Сид Старк. – Она собралась с духом: – Знаю только о его репутации.
– А какая у него репутация?
– Хорошая, – неотчетливо сказала она, не дослушав мой вопрос. – Хорошая. А теперь я должна отпустить тебя, Сесилья. Благодарю за помощь. Как всегда.
Повесив трубку, я почувствовала, как кто-то дергает меня за юбку. Томми был достаточно терпеливым ребенком, чтобы дождаться окончания моего разговора и лишь затем начать требовать моего внимания. Я ощутила столь сильный прилив любви, что на глаза накатились слезы. Я взяла сына на руки и держала, ощущая его теплое дыхание у моей шеи, его сладкий аромат. Но я не могла ничего делать, пока ее нет.
Моего терпения хватило еще на один день. Во вторник я проснулась раньше обычного, чтобы испечь шоколадно-молочный пирог, который так любит Рэй. Вообще-то, я испекла два. К тому времени как проснулся Томми, пироги были уже в духовке. Я на скорую руку пожарила хрустящие драники и яйца; я идеально успевала по времени. Рэй спустился на кухню, держа в руке галстук, и нежно – даже чутко – поцеловал меня в щеку.
– Садись, – промямлила я, ощущая дрожь в ногах и наслаждаясь его запахом – лосьон после бритья, зубная паста, эфирные масла.
Он сел, и я поставила перед ним тарелку.
– Как в «Симпсонс»! – радостно сказал он. «Симпсонс» – это маленькое кафе, куда мы постоянно ходили завтракать сразу после женитьбы. – Вплоть до слегка подгоревших краев.
Небольшую тарелку я поставила перед Томми, который изучил еду, затем взял драник большим и указательным пальцами и аккуратно откусил кусочек.
Обычно его аккуратность беспокоила меня. Мне не нравилось, что Томми, в отличие от других детей, совершенно не приносил никаких неудобств. Но в этот момент его аккуратность была очаровательной; мы с Рэем вместе любовались сыном, получая удовольствие. Рэй засмеялся.
– А что это за запах? – спросил он. – Утренний десерт?
– Ну уж нет, – сказала я. – Это на обед.
– Только для меня? Без никакого повода? – Он поймал меня за бедра и усадил себе на колени.
– Только для тебя, – сказала я, позволив себе облокотиться на него. – Исключительно для тебя.
Пока Томми играл с поездом на полу, я покрыла коржи глазурью из сливочного крема и поставила пироги на этажерку для десертов, которую нам подарили на свадьбу. Тарелка вращалась на подставке, позволяя глазури застыть. Когда я приносила свои домашние десерты на встречи Юношеской лиги, девочки спрашивали, где я их купила.
– Ну вот, – сказала я и отошла на пару шагов, чтобы оценить результат: два пирога на бледно-зеленых блюдах. Пренебрегая верностью Рэю, я воткнула зубочистки в менее кривобокий и накрыла его фольгой.
Маленькая ручка дотронулась до моей лодыжки. Томми снизу жалобно смотрел на меня.
Оставив Томми дома с Марией, я снова пренебрегла верностью Рэю. И, хотя это казалось невозможным, Томми явно понял, что я делаю что-то, чего делать не должна. Какое Рэю дело, если я завезу один пирог в Эвергрин? Я задавалась этим вопросом по дороге к Фортиерам. Но, конечно, Рэю не все равно. Это разбило бы вдребезги то особое чувство, что образовалось между нами в субботний вечер. Но я себе пообещала, что он не узнает. Это невозможно, разве только если у него хорошо развито шестое чувство. Но это не так, ведь он мужчина.
Я направилась к боковой двери, как делала большую часть своей жизни. Я хотела проскользнуть внутрь и посмотреть, не занята ли Мэри, и если она свободна, то – что ж, дальше я не распланировала своих действий. Я хотела услышать, что Сид Старк – человек, по поводу которого не стоит переживать. Я легонько постучала в старинную дверь. Меня встретил Стюарт, он стоял без пиджака, его рукава были закатаны, из-за ворота рубашки торчала салфетка.
Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.