После бала - [42]

Шрифт
Интервал

Ее глаза сияли, и я все поняла.

– Многие мечтают стать знаменитыми, – сказала я. Она посмотрела на меня недоуменно. – В Голливуде, – продолжила я. – Но это просто удача, Джоан. Невероятная удача.

– Невероятная удача, – повторила Джоан. – В любом случае это неважно. – Она встала, легким движением сбросив с себя мои руки. – Это в прошлом.

Вне Хьюстона Джоан не была Джоан. Все остальные осознанно оставались здесь: мы понимали, кто мы есть, кому принадлежим.

Проблема заключалась в амбициях Джоан – рассеянных, сумасшедших. Но она успокоится. Мэри так считала, и я знала, что она права.

– Это было не так уж и давно. Ты бросила меня. – Казалось, я несколько месяцев ждала, чтобы сказать ей это.

Она, обдумывая мои слова, кивнула:

– Да, бросила. Но мы больше не девочки. Ты хочешь, чтобы я извинилась? Прости.

Не было похоже, что она говорит искренне. Было похоже, что она разозлилась, хотя как ей злиться на меня? Я не сделала ничего, разве что ждала. Преданно ждала.

– Ты думала обо мне, пока была там? – Я ненавидела себя за то, что задала этот вопрос, будто какой-то брошенный любовник. Но я не могла с собой ничего поделать.

– Думала, – сказала Джоан. – Конечно, думала.

– Но не так много, как я о тебе. – Эти слова слетели с моего языка, как приветствие.

Рука Джоан уже была на раздвижной стеклянной двери; скоро она снова уйдет, это лишь вопрос времени – через несколько минут, секунд.

– Это пройдет, когда ты выйдешь за Рэя, Се. Он любит тебя. Ты покинешь это место. Тебе необходимо его покинуть.

Глава 17

1957


Я проснулась субботним утром после ночи в «Нефти», я точно помнила, что мне снилась Джоан. Я была сонная и растерянная. Было уже пол-одиннадцатого, и я вышла из комнаты. Томми улыбался мне, играя мисками на кухонном полу. Моя головная боль была размером с Техас, а ощущение во рту можно было сравнить с махровым полотенцем.

– Привет, сладкий, – сказала я, наклоняясь, чтобы поцеловать его в лоб.

И Рэю:

– Мария?

– Стирает вещи.

– Вы завтракали?

Рэй взглянул на красные глянцевые часы, висящие над печкой.

– Мы с Томми встали три часа назад. Да, мы поели. Тосты. – В его голосе слышалось раздражение, но я предпочла проигнорировать это. Раз в год мне позволялось поспать дольше обычного. Я тоже, может быть, была злая. Мы всегда ели блинчики по выходным, но просить Рэя приготовить блинчики – это как просить президента, занявшего пост после Никсона, связать свитер. Мужчины тогда не занимались подобными вещами. Я знала, что мне повезло с тем, что Рэй любил возиться с Томми. Все женщины вокруг вечно жаловались, что их мужья не обращают внимания на собственных детей.

Я ненавидела, когда Рэй был не в духе. Обычно это ему не свойственно. Он был тихим с другими – особенно на вечеринках, – но со мной и Томми он был открытым, дружелюбным и добрым. Я не видела недостатков в характере Рэя Бьюкенена. У меня их было в избытке, а у него – ни одного. Возможно, именно поэтому я за него и вышла.

Я налила холодный кофе в ковш и поставила его на плиту. Я питала небольшую надежду, что мне звонила Джоан, а если и не звонила, то позвонит и загладит все, что произошло прошлой ночью. Слова Сиэлы – о том, что я служанка Джоан, – нитью пролегли сквозь мой уставший разум. Я подошла к маленькому желтому блокноту, который мы держали у телефона, украшенного синими птичками, и проверила, нет ли для меня новых сообщений.

– Она не звонила. – Рэй послюнил палец и перевернул страницу газеты.

– Кто не звонил?

– Твоя подруга, – сказал он. Меня раздражал его тон, насмешливый, неторопливый. – Великая Джоан Фортиер. – Он все еще не смотрел на меня. – Женщина, которая держит тебя где-то в клубе до половины четвертого утра, а затем занимает твои мысли весь следующий день. Женщина, о которой ты беспокоилась последние несколько недель, в то время как она где-то пропадала и непонятно чем занималась…

– Прекрати.

Томми поднял глаза на звук моего голоса и мрачно посмотрел на меня.

– Прекратить? – Рэй аккуратно положил газету на стол. Он был самым аккуратным мужчиной из всех, что я знала. Я была ошеломлена его злостью, его привлекательное лицо исказилось целой гаммой отдельных, безобразных противоречий. – Я прекращу. Но тогда, наверное, тебе тоже лучше прекратить. Прекрати себе представлять, будто тебе двадцать лет. У тебя дома ребенок, Се.

– Я хорошая мать. Хорошая жена. – Я пыталась говорить тише. Не хотела, чтобы Мария услышала разговор. Томми все еще с грустью смотрел на меня. Я натянуто улыбнулась ему. – И, кроме того, ты расстроил Томми.

– Не трогай Томми.

– Как ты смеешь? – сказала я, мой голос дрожал. – Тебе нравится Джоан, – сказала я. – Джоан – наша подруга.

Он засмеялся:

– Боже, Се, да при чем здесь Джоан! Все дело в тебе. Она сама разберется в своих делах. Она уже взрослая.

– Я ей нужна.

– В таком случае нужно было жениться на ней. – Он говорил очень грубо.

Я издала отрывистый смешок.

– Не говори глупости. И я правда нужна ей, – повторила я. – Я всегда была ей нужна.

– Ты нужна нам. Нужна Томми. – Томми повернул голову к Рэю. – И если говорить о Томми, то когда мы заведем второго ребенка? «Еще не время, еще не время». – Он передразнивал меня – я ненавижу, когда меня передразнивают. – А когда наступит это время, Се? Когда скажет Джоан?


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.