После бала - [43]

Шрифт
Интервал

– Мы заведем второго ребенка, – сказала я, – когда этот заговорит.

Рэй уставился на меня. Я зашла слишком далеко. Даже будучи такой разъяренной, я это понимала. Он встал, взял на руки Томми, державшего миску в своих маленьких, идеальных руках.

– Прямо при нем? – прошипел Рэй перед тем, как покинуть комнату.

Затрещал ковш; запах свежесваренного кофе заполнил кухню.

– Как все вовремя, – пробормотала я, вылив остатки кофе в чашку и добавив молоко. Я любила черный кофе, но мне нужно было, чтобы он быстро остыл и я смогла, выпив его, собраться с мыслями и понять, что именно я сделала не так.


Он весь день держал Томми подальше от меня. Кормил его обедом, ужином, купал его, читал сказку. В общем, делал все, что обычно делаю я, будто пытаясь показать мне, что не я одна могу заботиться о ребенке. Рэй никогда не проводил столько времени с Томми, кроме наших ежемесячных девичников. Но то, что Рэй справлялся со всеми моими делами, заставляло меня чувствовать себя бесполезной. Я была мамой Томми, женой Рэя – это то, ради чего я жила. Конечно, мне не нравилось то, что меня легко можно заменить.

Весь день я провела в спальне. Мне хотелось начать его сначала. Хотелось, чтобы прошлой ночи просто не было. Я подумала было позвонить Джоан, но сейчас она мне не сможет помочь. И в любом случае мне некому было признаться в некоторых вещах. В своих страхах, что с моим сыном что-то не так. Что муж ревнует меня к лучшей подруге. Что моя лучшая подруга уходит от меня на глазах и я не понимаю, в чем причина. Иногда Томми просыпался посреди ночи. Я шла к нему, брала на руки и снова укладывала спать. Я знала, что просыпается он, следуя каким-то животным инстинктам; Томми не плакал, не звал меня и даже не шатал кроватку. Его молчание было чем-то большим, чем просто тишина: казалось, он не хотел, чтобы его слышали. Я часто думала о том, как часто мои животные инстинкты подводили меня и я спала, пока Томми ждал меня. Я думала о своей матери, обвиняя ее в том, что Томми не говорит из-за недостатка тепла ко мне с ее стороны.

И вот теперь я произнесла то, что давно так и рвалось наружу. Мне казалось, что я бесповоротно изменила отношение Рэя ко мне. Я была в отчаянии. Позже в тот же день я стояла у окна и смотрела, как Рэй играет с Томми в песочнице.

Рэй дал Томми лопатку, а он взял ее, даже не подняв взгляда. Я не могла подумать, что буду изгнана из мира моего мужа и сына. Я прижалась лбом к стеклу и была готова взвыть.

Поздно вечером я нашла Рэя в его кабинете. Он пил скотч, перед ним лежала книга, которую он не читал.

– Прости, – сказала я. – За Томми.

Он взглянул на меня вполоборота.

– Не думаю, что Томми тебя понял, – наконец сказал он. – Он еще слишком мал. Он заговорит. Ему просто нужно немного больше времени.

– Я знаю. – В этот момент я правда поверила ему. Мне было так жаль, я чувствовала себя таким ничтожеством, что поверила бы во что угодно, что бы он ни сказал.

– Я больше не злюсь. Я просто не понимаю. – Он сделал глоток из стакана. Его лицо было расслаблено, и я подумала о том, как долго он уже пьет скотч.

Рэй всегда был таким понятным и чистым, но теперь мне стало интересно, чего я не знаю, как много секретов он скрывает от меня.

Я не хотела знать. Не хотела расстраиваться. Нужно было думать о том, как все исправить. Как разъяснить разницу между ними двумя.

Я хотела вернуться в ту ночь и вести себя по-другому: вести себя как Джоан. Какое мне дело до того, что она мало ест? Какое мне дело до того, что она не всегда самая хорошая, понимающая и вежливая? Если ей самой нет до этого дела.

– Не понимаешь чего? – спросила я.

– Не понимаю тебя.

Я подошла к нему. Встала возле него на колени, положила руку ему на грудь. Обычно я не бываю такой драматичной.

– Ты понимаешь меня, – сказала я. – Понимаешь лучше всех в мире.

Он слабо улыбнулся:

– Ты так думаешь?

Я положила руку ему на бедро. Секс с Рэем казался самой знакомой вещью в мире, как старый свитер. Я захотела, чтобы в эту ночь это было иначе. Я хотела вернуть его. Хоть разок я хотела стать для него другой женщиной. Я не хотела переживать.

Я расстегнула брюки Рэя еще до того, как успела подумать об этом. Внезапно я застеснялась, но сама мысль о том, что я могу быть робкой с мужчиной, с которым я с восемнадцати лет, меня захватывала. Рэй положил руку мне на лоб, и я подумала, что он хочет остановить меня, но затем поняла, что он просто убирает волосы с моего лица. Он хотел смотреть. Когда я взяла его в рот, он тяжело вздохнул.

– Боже, Се.

Я не хотела слышать свое имя. Не хотела открывать глаза и видеть кабинет Рэя во всей его заурядности. Я изо всех сил попыталась представить себе, что я где-то в другом месте. Он становился все больше и больше в моем рту, а я все меньше и меньше становилась собой. От происходящего у меня кружилась голова. Многообещающе.


На следующий день Рэй снова меня любил. Он был робок со мной, а я – с ним; мы не обсуждали случившееся в его кабинете и то, как это было необычно, но это чувство оставалось с нами весь день, будто хороший секс слегка тебя меняет. Возможно, он и правда нас поменял; может быть, секс и должен менять.


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.