После бала - [46]
Мы обсуждали младшую сестру Дарлин, Эди, которая улетает в Майами ради ринопластики.
– Бедняжка, – сказала Сиэла, – ей это необходимо.
Мы обсуждали соседей Сиэлы, женщину по имени Бьютон, которая недавно застукала мужа с домработницей.
– Классика, – подмигивая, сказала Сиэла.
Мы обсуждали новый дом, который строят в северной части Ривер-Оукс. Он будет занимать около двух тысяч квадратных метров.
– Чудовищное сооружение, – сказала я, – хотя я не отказалась бы пожить там.
Мы не обсуждали Джоан. Эта тема была под запретом, особенно теперь, когда на прошлой неделе Сиэла осуждала ее. У каждой из нас была своя пограничная черта: Сиэла, например, не переносит сплетен о своем отце, ну а Джоан – это мой предел.
– Как Рэй? – спросила Сиэла. – Джей Поттер говорит, что он уверенно идет к должности директора. – Она улыбнулась, чтобы я не подумала, что она завидует. Наши мужья работали на «Шелл», но в разных отделах.
– Да, – незамедлительно ответила я, – он любит свою работу.
Меня удивило, как много Сиэла знает. Я ценила то, что Рэй много работает, но предпочитала не вдаваться в подробности. Я знала, что он работает на арендованных нефтяных участках для «Шелл»; я знала, что у него очень загруженные четверги, потому что по четвергам его компания заключает сделки, в эти дни Рэй поздно возвращается домой. В эти вечера ко мне приезжала Джоан или я с Томми ходила к ней.
Сиэла кивнула, и я поняла, что не отказалась бы от бокала вина или коктейля, хотя было и слишком рано для этого. «Кровавую Мэри» или «Мимозу», если бы мы были в ресторане, но это было не так. Нужно ехать домой. Томми совсем не обидел Тину своим отсутствием интереса; они тихонько играли: Тина успокаивала куклу, которую жарила на игрушечной сковороде, а Томми складывал кубики.
Я хотела уйти до того, как Сиэла скажет что-то о Томми или, еще хуже, это сделает Тина. «Этот мальчик странный, мамуля!» – указывая на Томми, сказал один карапуз, когда я забирала его из садика в один из вторников. Мама шикнула на сына и посмотрела на меня с сочувствием – худшее, что она могла сделать. Я пыталась не подавать виду.
– Ты знаешь Сида Старка? – спросила я.
Даже если Сиэлу что-то очень интересовало, она умела надеть маску и не показать ни единой эмоции.
– Ах, – наконец сказала она и прижала палец к губам. – Ах, Джоан.
Она видела меня насквозь, как одну из тех аквариумных рыбок в ресторане в центре, которых так любил Томми.
– У них нет костей, – любила говорить я, – и очень маленькие мозги.
Я была благодарна Сиэле. Она не озвучивает то, о чем мы обе думали: то, что цель моего визита к подруге, к которой я раньше не проявляла особого интереса, вдруг стала абсолютно очевидной. Я не могла вспомнить, когда я последний раз была у Сиэлы дома, – просто так, не на вечеринке, без алкоголя и девочек.
– Не хочу тебя разочаровывать, – сказала она, – но я ничего не знаю о Сиде Старке. Кроме того, что он встречается с Джоан. Впрочем, его имя мне нравится. Хоть что-то хорошее.
– Ох. – Я вытерла влажные ладони – я нервничала – о юбку.
– Не все мы, – продолжила она, – живем одной лишь личной жизнью Джоан. – Ее тон был радостным, но слова ранили. – Прости, я не хотела быть такой стервой. Кажется, ты переживаешь. В смысле, ты всегда переживаешь о Джоан. Например, в прошлую пятницу в «Нефти». – Она колко взглянула на меня.
Это правда. Я всегда переживала о Джоан. Но мне не стало легче оттого, что Сиэла ничего не знает о Сиде, как должно было бы быть. Я лишь стала переживать еще больше.
– Я не знаю, – сказала я. – Кажется, он хорошо к ней относится.
Сиэла засмеялась:
– Я понятия не имею, что он за мужчина, но, естественно, он хорошо к ней относится. С чего бы ему плохо к ней относиться? У нее есть то, что ему нужно.
– И что же ему нужно от Джоан? – спросила я.
Томми осторожно подошел ко мне с кубиком в руке. Я, радуясь, что он рядом, прижала его к себе.
– А ты как думаешь, Сесе? – В ее голосе слышалась редкая нотка сомнения.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сказала я. Мои щеки пылали. Никто не использовал Джоан – с чего Сиэла это взяла?
Сиэла обернулась, чтобы проверить, чем занимается Тина; блеск загорелой кожи, недвижимый шлем белокурых волос. Можно было увидеть ее маленькие бриллиантовые сережки сквозь волосы. По размеру и количеству бриллиантов можно было легко определить наше финансовое состояние, заработок наших мужей. Были ли они размером с арахис или грецкий орех? Браслет? Ожерелье? Как низко оно свисает между наших грудей? Я ощущала собственные уши. На мне были солнцевидные гранаты, почти что бижутерия.
Иногда постоянное соревнование друг с другом утомляло. Дистанция была длинной и сложной. Сиэла снова обернулась ко мне.
– У Джоан есть кое-что, чего все мы хотим, правда? Разве не в этом ее изюминка? Она заставляет хотеть стать ею. Или хотя бы просто быть рядом с ней, – добавила она.
– Никакой изюминки, – сказала я. – Она просто Джоан.
– Ты на самом деле считаешь ее такой невинной?
– Да, считаю! – сказала я. – Я…
Сиэла подняла руку, маленькие золотые часики сползли по руке.
– Я не хотела тебя обидеть. Я просто хочу сказать, что несложно понять, почему любой мужчина не прочь встречаться с такой женщиной, как Джоан. Недолго. С ней весело, не так ли? И она ничего не будет требовать. – Она подняла брови. – Мы все хотим быть свободной, как Джоан! Свободной, как птица. Я едва помню себя до Тины. Даже не могу себе представить, каково это – встречаться с кем-то. Не могу себе представить другую жизнь. – И она очертила рукой комнату, ужасную роспись с принцессами, маленькую Тину, которая складывала кубики Томми в печку; Томми, который сидел у меня на коленях, держа руку во рту.
Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.