После бала - [48]

Шрифт
Интервал

Наверное, с помощью груди и стоп Бог напоминал Джоан Фортиер о том, что она смертная.

Джоан не было до этого дела. Она никогда не получала особого удовольствия от своей красоты. В то время как я с нетерпением раскрывала каждый новый выпуск «Городского глашатая», пролистывала все скучные разделы, желая поскорее увидеть фотографию, на которой Джоан так и светилась красотой, держа за руку какого-то мужчину (впрочем, ей всегда удавалось выглядеть так, будто это мужчина держится за нее), Джоан лишь изредка смотрела на них.

– Вот мама обрадуется, – бурчала она. – Это она выбрала платье.

Ее вид, голый, более худой, чем я видела в последний раз, и высокий бокал с чем-то прозрачным в ее руке переменили что-то внутри меня. Мне хотелось дать ей пощечину, наорать на нее, приказать ей одеться и перестать вести себя как подросток. Но также мне хотелось смотреть на нее, стоять и просто наблюдать за той Джоан, какой я ее никогда не видела: сонной и незащищенной.

Я проскользнула в ворота, и Джоан пошевелилась. На ней были темные очки – кошачий глаз.

– Се, – пробормотала она. – Заходи, присаживайся.

Она похлопала рукой возле себя, но я взяла стул и, разгладив юбку, села в нескольких метрах от нее.

Она привстала, посмотрела, как я думала, на меня, но точно понять, куда устремлен ее взгляд, когда она в очках, было невозможно. Она засмеялась и прикрылась сложенным полотенцем. Наверняка полотенце оставила Сари – Джоан закутала им талию.

– Я голая, как дурочка, да? Но я никого не ждала. – По тому, как она это сказала, я поняла, что она не злится, и ощутила настолько искреннее и моментальное облегчение, что чуть не заплакала. Она не злится.

– Жарко, как в печке, – сказала я. – Даже жарче. Ты сгоришь.

Ее ленивая улыбка сбила меня с толку.

– О нет, – возразила она, – я не сгорю. Ты ведь знаешь, я поджариваюсь до хрустящей корочки, но никогда не позволяю солнцу обжечь меня.

Возле Джоан стоял столик с полупустыми бокалами и пепельницами. Большая бутылка шампанского полулежала в кресле, как человек.

Я закрыла глаза. Джоан развлекалась с Сидом. Прошлой ночью, позапрошлой – какая разница?

«Куколка, – представила я себе голос Сида, – несколько моих друзей просто мечтают с тобой познакомиться».

– Где Сари? – спросила я.

– Сари?

– Сари, твоя горничная. Женщина, которая не покидала тебя со времен Банки.

– Банка, – сказала Джоан. – Совсем забыла, как ты называла наш пентхаус. Никогда не любила это название.

– Это Сиэла придумала, – сказала я. – Оно просто прилипло… – Я осеклась.

– Всегда было каким-то бессмысленным, – продолжила Джоан, будто я ничего не говорила. – Нас ведь там никто не видел. – Она сделала паузу. – Бабочки в банке, – продолжила она свои размышления звучным голосом.

В этом и заключался наш замысел. Особенно это касалось Джоан.

– Красивые жучки, замурованные в банке. А я думала, что мы – мамины экспонаты.

Иногда между нами это возникало – будто Джоан читает мои мысли, а я читаю ее.

– Да, – медленно проговорила я, – думаю, так и было. Точнее, только ты.

Она засмеялась, ее грудь дергалась вместе с плечами. Один сосок был сморщенным, а второй – гладким, как стекло. Я отвернулась.

– Я просто пришла посмотреть, все ли в порядке. Хотела узнать больше о Сиде. – Ну вот. Я сказала это. Нельзя было взять слова обратно; его имя витало между нами.

– Я отправила Сари домой, – наконец сказала Джоан.

– Выходной?

– Конечно. Выходной.

– Она бы этого не одобрила. – Я сделала жест рукой в сторону беспорядка позади Джоан и той бутылки шампанского, которая, как ребенок, лежала в кресле. Я уж не стала упоминать беззаботную наготу Джоан.

– Нет, – с улыбкой сказала Джоан. – В этом вы похожи. – Она приподняла очки и отчаянно зажмурилась, как какой-то подземный зверек. – Боже, как ярко.

Я встала. Мне все это надоело, надоело сидеть и притворяться.

– Томми скучает по тебе, – произнесла я. – И я скучаю.

Я смотрела, как Джоан постепенно привыкает к солнцу.

– Но я здесь, – сказала она. – Я никуда не уехала.

– Однако ты пропала.

– Се! – Она встала, ее полотенце упало на землю. – Прекрати.

Мое внимание отвлекла фигура на заднем плане: Сид, который шел по дому. Он тоже был голый; его нагота поражала и пугала меня. Его силуэт был мускулистым и широким. Разве может кто-то одновременно отталкивать и привлекать? Казалось, я ощущала его обаяние сквозь дверь. Наверное, Джоан ощущала то же самое.

Глава 19

Одной январской ночью 1952 года, когда с момента возвращения Джоан прошел почти год, занавес опустился. Пришло время.

Я была истощена, это была такая усталость, которая превращает тебя в зомби. В этом году Джоан редко спала, как и я. Я никогда не увлекалась наркотиками, а вот Джоан приобрела эту привычку в Калифорнии. В основном это были лекарства – я так думала, после того как нашла небольшую баночку в ее бельевом ящике.

Я всегда пыталась следить за ней. Я была рядом с ней так долго, как только могла, пока не теряла ее в толпе на вечеринке или в клубе, и тогда я шла за Фредом – и мы вместе с ним ездили от места к месту в тусклом свете ночного Хьюстона, пока не находили ее.

Мне не всегда удавалось присматривать за ней. Это было просто невозможно: Джоан постоянно пыталась исчезнуть.


Еще от автора Энтон Дисклофани
Наездницы

Теа было всего пятнадцать, когда родители отправили ее в закрытую престижную школу верховой езды для девушек, расположенную в горах Северной Каролины. Героиня оказывается в обществе, где правят деньги, красота и талант, где девушкам внушают: важно получить образование и жизненно необходимо выйти замуж до двадцати одного года. Эта же история – о девушке, которая пыталась воплотить свои мечты…


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.