Пощады нет - [121]

— Да и я тоже, — откликнулся со вздохом Эрих, — сюда почти никто и не заходит.

Незнакомец закурил. Через некоторое время он сказал:

— С ненавистью надо родиться или взрастить ее в себе, — это наша первая заповедь.

И снова заговорили о Карле и об индустрии. Эрих заявил, что он готов собрать нужные сведения, незнакомец серьезно посмотрел на него.

— Возможно все и под все можно подвести свои мотивы, я не хочу вводить вас в искушение, но вас, к примеру, могут подвергнуть пытке, чтобы выжать какие-нибудь сведения обо мне. Кстати, не советую вам, хотя бы одним словом, проговориться. Поглядите только на господ, которым молится ваш брат, и подумайте, зачем они строят рядом с дворцами казармы и тюрьмы? Не потому ли, что иных средств удержать власть, как угнетенье и жестокость, у них нет? Они должны держать людей в страхе и невежестве. Ибо их благополучие основано на лжи, они пусты, как высохший орех, но они существуют, сидят наверху, сохранили прежний ореол, они — наследники многих поколений, они почивают на чужих лаврах и мыслях. Сила, имеющая цель и разумную задачу, называется властью. Но сила, лишенная смысла, — это насилие, и иным не может быть. Наши властители — узурпаторы, поэтому у них нет ни величия, ни авторитета, и поэтому они вынуждены одалживать пушки, винтовки и мускулы. О, это старый, низкий метод, так можно долго существовать, можно на сто лет пережить собственную смерть. В их руках теперь промышленность, финансы, торговля. Хищный сброд стал здесь в стране подлинными господами. Этим охотникам за наживой, этой самой тупой и жалкой сволочи, какую только когда-либо носила на себе земля, этим разбойникам и их продажным писакам высокие господа дали полную свободу действий, за что те их и содержат. И это их (он повысил голос) непростительное преступление, за которое они ответят.

— А массы, мелкий люд, рабочие?

Незнакомец нахмурил лоб под редкими светлыми волосами:

— Многолетнее рабство или полурабство, — а это хуже полного рабства, — искалечило их, от ученого до чистильщика сапог.

Эриху страшно хотелось рассказать Карлу о своем госте. На следующий же день он отправился на фабрику. Карл высмеял его и посоветовал не брать на себя роли парламентера.

Свидание

Ибо Карл после этого разговора с Эрихом ни минуты не мог ждать. Ему не давал покоя образ юноши, слепо следующего за Паулем. Призыв! Судорожно сжалось сердце, и из белесого клубящегося тумана родилось темное, как туча, лицо: возможно, что это и не Пауль и вообще неизвестно, человек ли это или только его воля, несущая теперь в себе смерть? Куда ему деваться? Это был выход, может быть, больше, чем выход надежда, а, может быть, — какое безумие — даже разрешение всех страданий?

Пауля найти было нелегко. Но на этих отдающих тупостью собраниях можно было напасть на его след. Как ненавидели его члены старых партии и профсоюзов, они готовы были убить его! Что, кроме их напечатанных и сотни раз перепечатываемых, объявленных и сотни раз повторенных теорий, могли они противопоставить простым, ясным и горделивым словам Пауля:

— Страна принадлежит нам, теперешние правители вместе с богачами разрушают ее, мы должны вырвать ее у них из рук. Они захватили нашу родину, нашу землю и наши города, они превратили нас в рабов, Сбросьте же свои цепи! Помогите нам освободить страну! Кровопийцы заставляют вас работать на них. Преступники эти больны, есть надежда, что они скоро подохнут. Как нарыв, который гниет и отравляет организм, сидят они на нашем теле, увлекая нас в пропасть. И страна наша, богатая плодородной землей, ископаемыми, машинами, сильными мужчинами и женщинами, страна, которая может производить столько угля, железа, вина, хлеба, сколько хочет, — никого не кормит, не греет, не обогащает, потому что они этого не хотят. Кто дал этой банде власть? Посмотрите на их верховных покровителей. Посмотрите, как те все знают и помалкивают. Посмотрите на всю эту низость, бессовестность, жестокость, безумие. Посмотрите на этот позор. Сметите все это прочь!

Карл узнавал Пауля. Убедило его то, что он читал, внял он этим словам? Он и не читал вовсе, он слышал лишь голос, видел за ним человека, все отчетливее и отчетливее. И странно, он уже не думал о нем словами «незнакомец», «гость», а, после того как Эрих рассказал ему о нем, он опять называл его мысленно «Пауль». И если раньше он выходил вечером из дому и шел по улицам знакомой окраины, чтобы бороться с Хозе и Юлией, чтобы подняться над ними, — это безумие все еще дрожало в нем, он чувствовал, что такая звериная ярость должна кончиться уничтожением, иначе она кончиться не может, ибо это пожар, — то теперь его влекло к чему-то, что носило имя «Пауль». Бегая в поисках Пауля и не находя его, он каялся и терзался, как он мог так встретить Пауля, когда тот пришел к нему, подумать только — Пауля! Он загорался надеждой ухватиться за этот повод, чтобы оправдаться перед Паулем, и, если возможно, получить исцеление от той самой руки, которая сделала его больным.

Карл не отваживался ежедневно ходить на фабрику, повестка из таможни внушала ему страх, у адвоката, когда он ему показал повестку, на лице отразился большой испуг. Но не так уж это важно, ибо все плохое, в чем его обвиняли, было верно, теперь на него естественно обрушивалось зло за злом, содеянное им в течение его жизни (чьей это — его?), а когда сползает на тебя гора, какое значение имеет свалившийся на голову камень? В тот самый день, когда полиция явилась уже на самую фабрику, требуя сведений об исчезнувшей части машинного оборудования, и установила, что он не болен и не лежит, он, почти потеряв надежду, искал Пауля. Наконец, ранним вечером, — только что зажглись уличные фонари, он встретил его около самой своей гостиницы. Он не мог его не встретить, ибо он носил в себе его образ, страстно призывая его. Пробираясь сквозь людскую толчею этих улиц, — на всех углах у магазинов стояли кучки людей, обсуждая неминуемые в ближайшее время бои, — шел высокий и стройный, хорошо одетый господин в шубе и каракулевой шапке, у него были длинные, скрывающие рот каштановые усы и золотые пенсне, рядом с ним, заложив одну руку в карман, небрежно шагал элегантный молодой человек. Походка господина в шубе обратила на себя внимание Карла, и когда он, обогнав его с его спутником, пропустил их мимо себя, он уже не сомневался, что это снова, в одной из своих трансформаций, — Пауль. Карл пошел за ним вслед, в уличной давке очень трудно было не отставать, приходилось изворачиваться, толкаться, выслушивать брань, и, наконец, он увидал, как они исчезли в подъезде большого дома. Возможно, что Пауль в этом доме жил, а, может быть, он скоро выйдет. Через час из парадной двери вышел, с папиросой в зубах, молодой спутник Пауля. Он взглянул на Карла и, приняв его за местного жителя, собрался пройти мимо. Карл заговорил с ним, но юноша, сдвинув брови и пожав плечами, сделал вид, что не понимает языка. Однако, когда Карл попросил его передать господину в каракулевой шапке его имя, молодой человек, вынув изо рта папиросу и в упор посмотрев на Карла, подумал и сделал ему знак следовать за ним в подъезд. Там он еще раз внимательно оглядел его и, поразмыслив, предложил ему подождать, а сам исчез через боковую дверь. Несколько минут спустя он вернулся с юношей своего возраста, парни спросили Карла, кто он такой, имя его, очевидно, было им знакомо, но они как будто не поверили — их смущал его костюм: потом они осведомились, зачем он пришел, не послан ли он кем-нибудь (один из парней вышел на улицу, вероятно, чтобы убедиться, не ждет ли Карла кто-нибудь на улице), затем парни отошли в сторону и пошептались, вслед за чем один остался сторожить Карла, а второй скрылся через ту же боковую дверь. Вернувшись, он кивнул товарищу, они обменялись несколькими словами и разрешили Карлу следовать за собой. Его повели через двор, в подъезде, куда они вошли, он покорно дал обшарить себя с головы до ног, ему надели на глаза повязку, стали водить взад и вперед по лестницам и переходам. Какая-то дверь от-крылась, и, когда сняли у него с глаз повязку, он увидел бедно обставленную кухню, освещенную газовым рожком. Кроме уже знакомых ему парней, в кухне было еще пять человек, из них кое-кто постарше, но все высокие и крепкие. Люди эти стояли и сидели вокруг кухонного стола, на котором было множество бумаг, планы города, перья, карандаши, чернильницы. Карлу предложили подождать, и он оставался на кухне, пока из соседней комнаты не вышел высоченный светловолосый парень, который внимательно читал на ходу исписанный листок и карандашом делал пометки. Подошла очередь Карла.