Или вот рассказывает другой человек о своей любви к
Набокову, красиво рассказывает, с метафорами, поскольку – известный поэт.
Метафоры-то его и подводят, потому что внезапно выскакивает из него такая
характеристика предмета его любви: “двуязычный бабочник” и становится ясно:
за что-то он Набокова не любит, и не любит крепко.
И если два-три слова способны нанести произносящему или
пишущему их серьезный урон, то что же может причинить ему целый словарь?
(Вернее сказать, большое количество слов, расставленных в определенном
порядке, что можно принять в качестве рабочего определения понятия “язык
автора”).Урон несравненно горший, и не только ему. Я давно подозреваю, что
“загадочная русская душа” до пришествия Достоевского никакой особой
загадочностью не отличалась. Это его поразительный язык – захлебывающийся,
запышливый, растекающийся, но долбящий в одну точку, сотворил себе под стать
толпу персонажей, убедительно доказавших, что возможен и такой, так
разговаривающий и думающий человек, этой самой души носитель. А затем уж
возможность претворилась в действительность, и мы получили ту страну, в
которой живем. Отцы-основатели ее Достоевского не любили, не читали и другим
читать запрещали, ан поздно – все они с детства дышали пропитанным им
воздухом, а поскольку люди они были, вообще говоря, малокультурные, не
имевшие времени для настоящего чтения да и не питавшие в нем потребности, то
и защититься от вдыхаемых миазмов им оказалось нечем. В итоге и наворотили.
Вот это, наверное, и есть ответ на твой (риторический,
конечно) вопрос: “откуда что берется?” От книг, которые мы начинаем читать,
едва освоив азбуку, от библиотек, которые сооружает вблизи от нас благая
судьба (мне досталось целых две), и от того количества времени, которое мы,
вместо того, чтобы жить полноценной животной жизнью, тратим на это нелепое
занятие – на усвоение правильного порядка слов.
Всего доброго
С. Ильин
