Портрет незнакомого мужчины - [10]

– Остапа понесло, он со вчерашнего дня еще ничего не ел, поэтому красноречие его было необыкновенно. Можешь не уговаривать, я уже все решил для себя.

– Ну хорошо, – вдруг неожиданно согласился он, – тогда пойдешь с нами на эту экзекуцию. Так сказать группа поддержки.

– А откуда ты взял, что у тебя есть актерский талант? Ты даже в школьных спектаклях ни разу не выходил на сцену.

– Темнота. Все очень просто. Я все продумал. Экзамен, или проба, или собеседование, не знаю как они это называют, состоит из трех элементов: монолог, басня и танец. Я уже беседовал с Борей – он же на втором курсе института имени Карпенко-Карого. Тут главное – показать раскованность. Я беру монолог Репетилова из «Горе от ума» Грибоедова, басню Михалкова «Заяц во хмелю», вмазываю сто пятьдесят коньяку, закусываю мускатным орехом, чтобы духа не было, и тут же вхожу в роль. А танец в такой ситуации сам получится.

Мы с ним поболтали еще полчасика, и все-таки решили идти на пляж. По дороге сьели пару пирожков и выпили по стакану газировки в пирожковой на Крещатике рядом с Ломбардом, в который с утра уже стояла очередь. Потом спустились через Пионерский парк к причалу. Пешеходного моста еще не было, и переправляться на Труханов остров нужно было катером. Вещи на пляже засунули в рублевые гардеробные шкафчики, выкупались и улеглись на песок. Юра зубрил с выражением монолог Репетилова, а я лежал и вспоминал мое первое и единственное выступление на сцене.

Меня тогда засунули в модный в те годы детский спектакль «Красный галстук» на роль отца непутевого главного героя, который в трудную минуту повел себя крайне аполитично, и швырнул общественности свой пионерский галстук, за что был строго осужден и приятелями и родственниками. Подготовка шла чудесно. Я выучил свою роль раньше всех и говорил ее без запинки с большим выражением. Спектакль был показан на вечере в честь Октябрьских праздников. На меня напялили очки и седой паричок. И вот в самый напряженный момент, когда я в ужасе произносил зловещую фразу: «И ты посмел кинуть товарищам свой пионерский галстук», я посмотрел на моего «сына», который был солидным лбом выше меня ростом. Он впервые надел на себя короткие штанишки, стоял и глупо улыбался. Меня разобрал страшный смех. Этот смех передался и ему. И вот в эту трагическую минуту мы стояли на сцене и дико хохотали держась за животы. С меня даже сполз парик. После этого всем участникам спектакля вручили грамоты, кроме нас двоих. Режиссер спектакля с нами перестал разговаривать. А злопамятная и злоязычная Зопа не преминула мне заметить: «чего же еще от тебя оставалось ожидать». На этом моя театральная карьера закончилась.

Экзамен в студию МХАТ проходил в небольшом зале на втором этаже. Перед ним было фойе, где сидели молодые люди, рвущиеся на подмостки. Они нервничали в ожидании экзекуции, на которую их вызывали по одному. Здесь же сидели и мы втроем. Заглянув в дверь зала, мы увидели комиссию. Предсказания Графа, что актеров МХАТа все знают, не сбылись. Мы не узнали никого. В это время телевидение только появилось на свет божий. Ждать пришлось долго – хмель у Юры прошел и появилась крайне неприятная дрожь. Граф и это предусмотрел. У него с собой было… Он побежал в сортир и для верности добавил еще сто пятьдесят. Его начало развозить. И в это время его вызвали. Дальнейший ход событий мы восстановили частично по его рассказу, сильно скорректированному Виктором, подглядывающим в дверную щель.

Монолог прошел средне. Граф громко объявил:

– Монолог Репетилова из одноименной пьесы Грибоедова «Горе от ума».

– Почему одноименной? – спросил кто-то из комиссии, – это что, пародия?

– Неважно, – бодро ответил Граф, расстегнул пиджак, забросил на плечо галстук и начал читать:

«Барон фон Клоц в министры метил,

А я к нему в зятья,

Женился, наконец, на дочери его,

Приданого взял шиш,

По службе ничего».

При произнесении слов «Приданого взял шиш» он скрутил большую дулю и предьявил ее председателю комиссии.

– Не надо так натурально, – отшатнулся тот. – Достаточно. Давайте лучше басню.

– Михалков «Заяц во хмелю» – опять громко объявил Граф. – Только уж вы меня, пожалуйста, не перебивайте.

– Постараемся, – заверил председатель.

С басней все вышло еще хуже. Он дошел до слов:

«И оттолкнувшись от стола с трудом,

Сказал: «Пшли домой»,

«А ты найдешь ли дом, —

спросил радушный Еж, —

Поди как ты хорош».

Он действительно оттолкнулся от стола с трудом, потерял равновесие и рухнул. Слова «Сказал «Пшли домой» он уже произносил лежа. За него кончил один из членов комиссии:

– «А ты найдешь ли дом, – спросил радушный еж, – поди как ты хорош», – и помог ему подняться.

Когда Юру выводили, он сопротивлялся и кричал:

– Я еще танец могу! Только с партнершей. Па-де-де! Без партнерши никак нельзя. И где вы видели па-де-де без де.

Выводивший вызвал:

– Следующий – Лубянский!

– Он не явился, он заболел, – хрипло прокричал Виктор и побежал вслед за Юрой.

На этом наши пробы проникнуть в актерскую среду закончились.

Отец был рад, что я не посрамил нашего семейства и поступил на архитектурный. Он переживал, что никак не может повлиять на результаты моих вступительных экзаменов даже в ситуации полной несправедливости, как это произошло на математике, так как любое его вмешательство после обвинений в космополитизме повлекло бы к большим неприятностям и для него и для меня. Он настолько обрадовался моему успеху, что обучил меня песенке его студенческих лет, которую они распевали во время учебы в художественном институте – бывшей бурсе в 20-е годы. Только он предварительно взял с меня слово, что я не буду следовать примеру героев этой песенки. Песенка была очень простой и пелась на мотив «Мурки»: