Портрет - [2]

– Как приятно, – заметил мистер Биггер, сжалившись наконец, – поговорить с человеком, который по-настоящему разбирается в живописи. Истинных знатоков так мало.

– По правде говоря, как следует я в это никогда не вникал, – скромно сознался Владелец Поместья. – Но уж если мне что-то нравится, я это вижу сразу. Его лицо просветлело: он снова почувствовал себя на твёрдой почве.

– У вас врождённое чутьё, – сказал мистер Биггер. – Это весьма редкий дар. Об этом я догадался по вашему виду – стоило вам войти в галерею. Владелец Поместья был явно польщён.

– Ну что вы, что вы, – пробормотал он, чувствуя, как вырастает в собственном мнении. Он критически склонил голову набок. – Да, картина, по-моему, очень хорошая. Очень. Однако мне хотелось бы что-нибудь историческое – надеюсь, вы меня понимаете. Что-нибудь связанное с известными в истории личностями. Портрет какой-нибудь знаменитости – Анны Болейн или, скажем, Нелл Гвинн [5], герцога Веллингтонского или вроде того.

– Но, дорогой мой сэр, я просто не успел вам сказать. Эта картина тоже по-своему знаменита. – Мистер Биггер подался вперёд и легонько похлопал Владельца Поместья по колену. Глаза его под кустистыми бровями оживлённо заблестели, он снисходительно и понимающе улыбнулся. – С написанием этого портрета связана в высшей степени примечательная история.

– В самом деле? – Владелец Поместья заинтересованно приподнял брови. Мистер Биггер откинулся на спинку кресла.

– Дама, которую вы видите перед собой, – начал он, указывая на портрет, – была супругой четвёртого графа Хертмора. Ныне этого рода не существует: девятый по счёту граф скончался в прошлом году. Я приобрёл эту картину при распродаже фамильного имущества. Грустно быть свидетелем исчезновения старинных родовитых семейств.

Мистер Биггер вздохнул. Владелец Поместья сохранял торжественный вид, как если бы находился в церкви. Оба помолчали, затем мистер Биггер заговорил снова, уже другим тоном:

– Судя по известным мне изображениям, четвёртый граф Хертмор был длиннолиц, сумрачен – короче, блестящей внешностью не отличался. Нельзя было представить его себе молодым: он принадлежал к тем людям, которым на вид всегда около пятидесяти. Главный интерес его жизни составляли музыка и римские древности. На одном из портретов в левой руке он держит флейту из слоновой кости, правой опирается на обломок римского изваяния. Едва ли не половину жизни он провёл в Италии в поисках античных редкостей и слушая музыку. На пятьдесят пятом году он вдруг решил, что настало время жениться. Вот его избранница. – Мистер Биггер указал на портрет. – Состояние и титул, очевидно, возместили многие недостатки графа. При взгляде на леди Хертмор едва ли скажешь, что она питала живой интерес к римским древностям. Полагаю, что теория и история музыки столь же мало её волновали. Она любила наряжаться, блистать в свете, флиртовать, играть в карты – словом, наслаждаться жизнью сполна. Новоиспечённые супруги, надо думать, не слишком ладили между собой, однако до открытого разрыва дело не доходило. Спустя год после женитьбы лорд Хертмор предпринял очередную поездку в Италию. Супруги прибыли в Венецию ранней осенью. Для лорда Хертмора Венеция была городом нескончаемой музыки. Его ждали ежедневные концерты Галуппи в сиротском приюте «Мизерикордия» [6]. Его ждали творения Пиччинни [7] в театре «Сайта-Мария». Его ждали оперные премьеры в театре «Сан-Моизе» [8] и дивные кантаты во множестве соборов. Его ждали любительские концерты, ждали Порпора [9] и лучшие певцы Европы, ждал Тартини [10], ждали другие величайшие скрипачи-виртуозы. Леди Хертмор ждала от Венеции совсем иного. Для неё Венеция означала азартную игру в «Ридотто» [11], балы-маскарады, весёлое общество за ужином – словом, все удовольствия самого увлекательного из городов на свете. Так как оба вели независимый образ жизни, ничто не нарушило бы их счастья, если бы однажды лорду Хертмору не пришла в голову злополучная мысль заказать портрет супруги. Ему рекомендовали Джанголини как молодого, подающего большие надежды живописца. Вскоре начались сеансы. Джанголини был красив и дерзок, Джанголини был юн. Искусством любви, как и кистью, он владел в совершенстве. Могла ли леди Хертмор устоять перед ним, если только ей не были чужды человеческие слабости? А человеческие слабости были ей отнюдь не чужды.

– Как и всем нам, верно? – Владелец Поместья ткнул мистера Биггера пальцем в бок и расхохотался.

Из вежливости мистер Биггер тоже немного посмеялся; когда же приступ веселья у собеседника миновал, он возобновил свой рассказ:

– В конце концов они задумали бежать вдвоём за границу, обосноваться в Вене и жить на фамильные драгоценности рода Хертморов, заботу о сохранности которых леди Хертмор должна была взять на себя. Драгоценности эти стоили не менее двадцати тысяч, а в Вене, во времена Марии-Терезии [12], на одни только проценты с этой суммы можно было существовать вполне безбедно.

Подготовка к побегу длилась недолго. Друг Джанголини оказал влюблённым всяческое содействие: раздобыл паспорта на вымышленное имя, нанял лошадей, которые должны были ожидать их на материке, предоставил им в распоряжение собственную гондолу. Бежать они условились сразу после заключительного сеанса. И вот этот день настал. Лорд Хертмор, как обычно, в гондоле доставил супругу в мастерскую Джанголини, где она устроилась в похожем на трон кресле с высокой спинкой, и снова отправился на концерт Галуппи в «Мизерикордии». В ту пору карнавал был в полном разгаре. Даже среди бела дня по улицам всё расхаживали в масках. Леди Хертмор носила маску из чёрного шёлка – ту самую, что вы видите на портрете у неё в руке. Её супруг, отнюдь не склонный к увеселениям и порицавший карнавальный разгул, всё же предпочитал следовать причудливым нравам горожан, дабы не привлекать к себе ненужного внимания.