Портрет А - [13]
Гаутама хоть и склонен к созерцанию, все же описывает свое первое просветление таким образом:
Из неведения происходят Санкхары.
Из Санкхар происходит сознание.
Из сознания происходят название и форма.
Из названия и формы происходят шесть сфер.
Из шести сфер происходит соприкасание.
Из соприкасания происходит ощущение.
Из ощущения происходит желание.
Из желания происходит привязанность.
Из привязанности происходит существование.
Из существования происходит рождение.
Из рождения происходит старость, смерть, печаль, жалобы, страдание, уныние, безнадежность.
Чуть позже (в главах «Дигха и Маджхима-никая») он опровергает>{43} эти шестьдесят два первоначальных утверждения относительно Существования как еретические.
Уже один силлогизм или последовательность из трех терминов кажутся мне не вполне понятными. Не доверяю я им. Индусу же, даже просветленному, их требуется, как минимум, девять, одиннадцать, сорок, а то и больше.
Он никогда не скажет просто и естественно, всегда проявит прилежание.
Смотришь на какую-нибудь из таких мыслей, выраженную в сорока пунктах, и что она доказывает? Пожалуй, только то, что автор доволен: он смог реализовать возникший у него в голове план.
Изысканности в этом тоже нет. Отточенность, внезапность сбивают индийца с толку: ему все нужно разжевать.
Для него имеет ценность только система, последовательность. А тема не так уж важна. Будь то книги по вопросам религии или трактат о любви — всюду встретишь по пятнадцать-двадцать сцепленных между собой утверждений. Кажется, что слушаешь гаммы, длиннейшие гаммы.
Не нужно забывать, что Индия расположена на Среднем Востоке, как Аравия, Персия и азиатская часть Турции.
Страна розового цвета, розовых домов, сари, окаймленных розовым, выкрашенных в розовый цвет чемоданов, страна жидкого масла, приторных и пресных холодных тошнотворных яств, а что может сравниться по пресности с поэтом Калидаса,>{44} когда он принимается писать свои пресные стихи?
Арабы, у которых язык как неистовое рыгание, суровые и фанатичные арабы, жестокие завоеватели турки — тоже из тех народов, что любят тошнотворные ароматы, конфитюр из лукума и розовых лепестков.
Даже если вы ничего не видели, кроме Алькасара в Гранаде,>{45} вы уже получили представление об этом оттенке угодливой приятности, который арабы привнесли в архитектуру: надоедливые завитушки, не то по внешней, не то по внутренней поверхности стен, усложненные и обязательные — а непринужденности в них не сыщешь; вокруг непроницаемый, словно заледеневший сад с редкими геометрически правильными участками зелени, небольшим прямоугольником плоской неглубокой воды и фонтанчиком, тонким, словно нитка, но высоким, — падая вниз, струйка производит жалкий, загадочный и изможденный звук. И от всего этого, непонятно почему, возникает ощущение сквозняка.
Но стоит посмотреть на Тадж-Махал в Агре.
Рядом с ним Собор Парижской Богоматери — просто глыба грязных строительных материалов, которую стоило бы спихнуть в Сену или куда-нибудь в подземелье, как и все-все прочие памятники (кроме, может быть, Храма Неба и нескольких деревянных пагод).>{46}
Соедините мякиш белого хлеба с молоком, тальковой присыпкой и водой, перемешайте и слепите из этого необъятный мавзолей, снабдите его грандиозно разверзшимися воротами, годными для того, чтобы пропустить кавалерийский эскадрон, — но через них войдет один лишь гроб. Не забудьте о совершенно бесполезных окнах с мраморными решетками (ведь материал, из которою сделано все строение, — это невероятно тонкий, изысканный мрамор, который выглядит так, словно страдает, словно вот-вот растворится и не пройдет и дня, как его размоет первый же дождь, но вот уже триста лет он сохраняет свой девственный первозданный облик и соблазнительное волнующее сложение здания-девушки). Не забудьте о совершенно бесполезных мраморных окнах — они нужны, чтобы та, которую столь горько оплакивал Великий Могол Шах-Джахан, могла вкусить вечерней прохлады.>{47}
Несмотря на свое строгое, чисто геометрическое убранство, Тадж-Махал струится. Ворота как будто стоят на волне. В куполе, в этом огромном куполе — крупица чего-то лишнего, чего-то, что пережил каждый, чего-то скорбного. Во всем одна и та же ирреальность. Ведь эта белизна нереальна, она ничего не весит, в ней нет твердости. Обман в солнечных лучах. Обман — и при лунном свете, что-то вроде серебристой рыбки, созданной человеком в сильнейшем расстройстве чувств.
Англичане моются с безукоризненной регулярностью. И все же для индусов они — воплощение грязи и скверны. Сама мысль об англичанине вызывает у индуса тошноту.
Потому что англичанин постоянно оскверняет себя разными контактами, которых индус избегает.
Мало какое существо купается так же часто, как индусы.
В Чандернагоре, а этот город меньше Аньера, тысяча шестьсот прудов, да еще Ганг, воды которого священны. Так вот, в какое бы время дня вы ни вышли прогуляться, вы вряд ли найдете хоть один пруд, в котором бы никого не было. И Ганг, естественно, тоже не пустует. Вода в Ганге, само собой, не дистиллированная. Но они довольствуются такой, какая есть. То же и с водой в прудах. Если бы там была чистая вода, они бы не стали ее специально пачкать перед купанием.
