Порою блажь великая - [264]
Прежде чем тусклое отражение в кухонном окошке сумело ответить, на том берегу у гаража останавливается машина. Из нее вылезает фигурка, идет к причалу, складывает ладони рупором…
(Припомнив, как Вив вылетела из кухни, на ходу вытирая руки о фартук, я понял, что она увидела его раньше, чем я заслышал крик.
— Кто-то там у причала, — сказала она, направляясь в прихожую. — Пойду переправлю. Ты не одет.
— И кто это? — спросил я. — Мы его знаем?
— Трудно сказать, — ответила она. — Он весь запакованный, и дождь плотный. — На пару секунд она скрылась из виду, забираясь в огромную прорезиненную накидку. — Но похоже на старую куртку Джо Бена. Скоро вернусь, родной…
И она хлопнула здоровой громкой дверью. Хорошо, что она сказала про куртку, подумал я; хорошо, что она хоть в каких-то глазах не отказывает моей деревянной башке…)
Вив вняла моему зову о лодке. Я смотрел, как она спешит из дома сквозь озверелую свору, и парусом вздувался плащ, что она держала над головой во имя сухости оной. Когда же челн ткнулся в берег, где дожидался я, стало видно, что существенного успеха Вив не достигла.
— У тебя вся голова мокрая. Извини, что тебя вытащил.
— Все в порядке. Все равно я собиралась на улицу.
Я ступил в челн, что Вив уперла носом в сваю, держа на холостых.
— Недолгой была наша ранняя весна, — сказал я.
— С ними всегда так. Куда ты подевался? Мы волновались.
— Жил в отеле, в городе.
Она взревела мотором и чиркнула носом по берегу, разворачиваясь. Я был благодарен ей, что не пытала на предмет того, почему я провел последние три дня в одиночестве.
— Как Хэнк? Все платит дань погоде? Потому ты сегодня паромщица?
— Ну, он не так уж плох. Сейчас он внизу, смотрит футбольный матч. Но вообще он никогда не болеет прямо так, чтоб футбол не смотреть. Я просто решила, что ему неохота в эту мокредь. Не сахарная, не растаю.
— В данном случае это радует. Пловцом я всегда был неважным. — Заметив, как она поморщилась, я поспешил сменить тему: — Особенно при такой высокой воде. Как думаешь, будет потоп?
Она не ответила. Чуть повернула лодку, когда мы выбрались на стремнину, делая поправку на течение, и всецело углубилась в навигацию. Помолчав, я сообщил ей, что видел старика.
— Как он? Я не могла выбраться, чтоб… навестить его.
— Паршиво. В бреду. Доктор полагает, что это лишь вопрос времени.
— То же и Элизабет Прингл говорила. Как жаль.
— Да. Не много радости видеть его таким.
— Надо думать.
Мы снова сосредоточились на управлении лодкой. Вив теребила свои мокрые пряди, пытаясь запихнуть их под накидку.
— Удивилась, когда тебя увидела, — сказала она. — Думала, ты домой отправился. На Восток.
— Я собираюсь. Скоро семестр начнется… Хотелось бы успеть.
Она кивнула, не отрывая глаз от воды по курсу.
— Хорошая мысль. Надо бы тебе закончить учебу.
— Ага…
Плывем дальше; молчим дальше… а сердца наши исходят криком: остановитесь, скажите что-нибудь!
— Ага… Не терпится продемонстрировать мозолистые, загрубелые лапы во всех кафешках кампуса. Кое-кто из моих друзей поразится, узнав, что это слово относится и к телесным явлениям, а не только к душевным.
— Какое слово?
— «Загрубелый».
— А… — Она улыбнулась.
Я продолжал будничным тоном:
— И потом, автобусный вояж через всю страну в разгар зимы — это что-то. Я предвкушаю обильные снегопады, грозный град. Может, мы даже окажемся в ловушке бурана неистовой силы, на целую ночь. Вижу ясно: водитель глушит мотор, драгоценное топливо всецело жертвуется печке; сухонькая старушка нарезает порциями свои печенюшки и бутерброды с тунцом; вожатый бойскаутов укрепляет наш дух, заставляя горланить лагерные песни. Прелесть, что за приключение, Вив…
— Ли… — сказала она, ни на секунду не отвлекаясь от воды, взрезаемой носом моторки, — я не могу уехать с тобой.
— Почему? — не удержался я. — Почему не можешь?
— Просто не могу, Ли. И говорить больше нечего.
И мы плыли, и говорить было нечего, помимо только что сказанного.
Мы достигли причала, я помог ей привязать лодку и накрыть мотор. Мы шли в молчании, бок о бок, по мосткам, по скользкой наклонной планке, через двор, до крыльца. Когда она потянулась к двери, я тронул ее за руку и открыл рот, но она обернулась и движением головы ответила «нет» всем моим словам, что собирались вылететь.
Я вздохнул обреченно, уняв свою речь, но руки не выпустил.
— Вив?.. — Если уж это последний ее взгляд, пусть он будет истинно прощальным. Пусть она вложит в него всю сиятельную печаль расставания — последнее «прости», эту традиционную награду двум соприкоснувшимся душам, эту законную отраду двух отважных сердец, что истинно разделили меж собой, без страха и оглядки, тот редкий, трепещущий надеждой миг, что мы зовем любовью… Я коснулся пальцами ее плачущего подбородка, приподнял ее лицо навстречу моему, твердо решив получить хоть этот прощальный взгляд. — Вив, я…
Но надежды там и близко не трепыхалось: одни лишь страхи и оглядки. И еще кое-что: мрачная, тяжкая тень, что укрылась под веками прежде, чем я смог ее классифицировать.
— Пошли в дом, — прошептала она, толкая массивную дверь.
