Поролон и глина - [28]

12.

Великолепие полилось в него бурным потоком, не через глаза, не через мысли, нет! Через неведомое доселе чувство. Как описать его? А ведь есть слова для него, есть, вот они, появляются, проступают из ниоткуда, но не вспыхивают начертаниями, а звучат в его голове!

Это называется гул машин, а это стук шагов, а это — голоса людей. И эти голоса говорят, и он понимает, что они говорят:

— Эй, мужик, ты как? Мужик, ты живой, а?

— Надо вызвать скорую!

— А что с ним?

— Бомж какой-то!

— Как он не замерз еще насмерть в таких лохмотьях, октябрь же!

— А что с ним?

Голоса разные, одни густые, другие надтреснутые, одни гулкие, другие скрипучие. Мужские и женские, старые и молодые, испуганные и любопытные! Сколько оттенков! Целый мир!

— Что с ним случилось, вы видели?

— Не, я сам только подошел.

— Скорую вызывали? Вызовите, кто-нибудь, у меня деньги на телефоне кончились!

— Я видел! Иду я, хочу в интернет-кафе зайти, а он дверь эту нараспашку, чуть меня ей не зашиб, и вылетает. Погнали его что ли оттуда, бомжа? Надо пойти спросить. Пойду спрошу, вот что!

— Вы дорасскажите сначала! Чего он упал-то. Это важно знать. Врачи будут спрашивать. Это может жизнь ему спасти, если знать, что случилось.

— Да он то ли пьяный, то ли в белой горячке, не знаю. Но начал сам по себе шарахаться из стороны в сторону, потом давай биться с разбегу о стену, несколько раз так, потому упал, полежал немного и стал за голову себя хватать, как будто стягивает с головы что-то. И вот лежит теперь.

— Эй, мужчина, вы живы?! — и его стали дергать за руку.

Он открыл глаза и увидел над собой женщину с овальной головой, и вокруг еще много людей с овальными головами, и вдруг он познал тайну их ушей и ртов, во всей ее полноте. Ошеломляющая догадка озарила его ум, и он судорожно стал щупать свою голову — она была такая же, как у них. Не цилиндрическая!

Он открыл рот и захрипел. Какое волнующее чувство, когда ты сам издаешь звуки! Услышал испуганные голоса: "Что с ним... он умирает... надо сделать искусственное дыхание". Рядом затормозила машина, с легким скрипом тормозных колодок, шуршанием резины об асфальт. Он расслышал ритмичное порыкивание мотора, гулкие удары дверей, шлепающие по лужам быстрые шаги нескольких ног и властный голос: "Разойдитесь, разойдитесь!".

Лица людей стали исчезать, открывая ему небо — бездонное голубое-голубое небо, какого он никогда даже не мечтал увидеть в прошлом мире. На фоне неба появилось округлое, пухлое румяное усатое лицо. Голову венчала сияющая белизна. И он услышал глубокий ласкающий, рождающий надежду голос:

— Покажите, где у вас болит! — и теплые пальцы стали властно прикасаться к его шее, щекам, а пальцы другой руки щупали затылок и позвонки, и это доставляло неописуемое наслаждение.

Он ответил хрипло:

— Ваш голос чудесен! Какое это счастье слышать звуки! Они такие... упругие, несгибаемые, вездесущие... скажите что-нибудь еще!

— Так, похоже на псилоцибин, — произнес сияющий привратник нового мира! — Грузите его и повезли к наркушам.

И другой голос, твердый и мужественный, спросил:

— Петь, а спина у него не того?

— Кажется нет, башкой пару раз е...ся и все, — ответил человек с сияющей головой.

Вдруг голову пронзила восхитительная мыль, и он прокричал человеку с сияющей головой:

— Тебя зовут Петь?!

Ответом было гулкое гоготание, такой чарующий звук! Наконец Петь сквозь смех сказал:

— Слышите, меня зовут Петь! Я балдею от этих торчков!

— Его зовут не Петь, а Петр — апостол с ключами от рая! —произнес второй голос, пока руки поднимали его и клали на что-то мягкое. — А жратвы-то, жратвы по карманам напихано, тухлятины всякой — добавил он, несколько раз сильно дернув его за покровы в районе ляжек, снова загоготал, загоготали на этот раз и многие другие.

— Петр — апостол с ключами от рая, — громко повторил он, чтобы запомнить его правильное имя и дать понять, что запомнил. И он загоготал вместе со всеми, чтобы ощутить единение. Единение — через переплетение ниточек звука.

13.

Новый мир принял его с распростертыми объятиями. Здесь знали, что некоторые приходят неподготовленными из других миров, и поселяли их в особые убежища для новичков. Служители убежища — в белых чистых одеждах — приучали их к обслуживанию тела, которое было не таким-то простым в этом мире. Еще они расспрашивали о мирах, из которых пришли новички и даже записывали за ними. Его поселили в комнату с еще тремя новопришедшими. Они очень обрадовались ему и несколько дней наперебой рассказывали о своих прошлых мирах. Иногда же слушали его, затаив дыхание, и то один, то другой начинал громко рыдать от услышанного или смеяться или бегать по комнате и угрожать кому-то, размахивая кулаками.

В новый мир его вводили заботливо, постепенно. Сначала не выпускали из комнаты, объясняя, что за ее пределами его могут поджидать опасности. Потом выпускали в коридор и в зал в коридоре, где работал телевизор — изобретение еще более удивительное, чем компьютер. Потом привели женщину, которая стала обнимать его, плакать и повторять одни и те же слова: "Наконец, ты нашелся! Какое счастье, что ты нашелся". И бархатистый ее голос был странно знакомым. Ему объяснили, что она его мать, Семенова Елена Владимировна, а он Семенов Андрей Сергеевич, и что когда он будет готов жить в большом мире, его выпустят.