Порхающая душа - [14]

И нарочно скалит рот.

К островам летит над торцами

Больной красавец — урод.

И летит, и буйно пляшет,

И, целуя, белит Неву,

И рукой напудренной машет,

И сыплет пудру в траву.

И розовой девушки тело

На алом плюше ковра

От ласки его побелело

И будет таким до утра.

«Новый Сатирикон». 1916, № 22.

Май плачет

Как хорошо в день серый и дождливый

На столик высыпать костяшки домино,

Не слыша за игрой уютно-молчаливой,

Как ветер треплет на балконе полотно.

Как хорошо у яркого камина

С утра весь день перевернуть вверх дном

И, штору опустив над плачущим окном,

Пить кюрасо и чистить апельсины.

Как хорошо до вечера лениться

И, толстой «Нивы» за восьмидесятый год

Читая желтые и мятые страницы, —

Весь день с утра вертеть наоборот.

«Новый Сатирикон». 1916, № 24.

Пусть

Надо сломать водосточные трубы

И сделать из них барабаны.

Ангелы, у всех небесных кубов

Откройте медные краны!

Облачных гроздий целебные соки,

Услышьте барабанный зов, —

Пусть хлещут, и свищут, и бурлят потоки,

Пусть купаются стены домов.

Надо сорвать железные крыши

И рассыпать по улицам гром.

Те, кто внутри, проснутся, услышат

И подумают, что рушится дом.

Надо окна раскрыть и вырвать рамы —

Пусть бьет холодный душ, —

Пусть возникают невоплощенные храмы

Для воплощенных душ.

«Новый Сатирикон». 1916, № 25.

Жрица искусства

Неизвестно, чем она была до сих пор,

Но теперь она — героиня, потому что ее муж — антрепренер.

Жалуясь второму простаку

На тоску,

Она томно падает поперек дивана

И стонет: «Голубчик, достаньте мне где-нибудь Гюго де Монпасана».

«Новый Сатирикон». 1916, № 27.

Англичанин

Дышит горячими смолами сосновый лес.

Мы на теннисе тренируемся вдвоем.

Он просит меня все о том же и умоляет ответить «yes».

Я бросаю ракетку и ухожу в дом.

Потом — темнеет ясность небес.

Мне страшно в лесу, когда темно,

И я говорю: «Ну, хорошо, теперь — yes»,

А он отвечает: «О, miss, теперь — no».

«Новый Сатирикон». 1916, № 30.

Когда темнеет

Хорошо, я буду говорить, а вы молчите.

Ваши волосы и струны вашего молчания —

Это будут нити,

Из которых я сотку повесть без названия.

У вас красивый взгляд —

Вы смотрите так, будто перед вами висят

Давно надоевшие картины,

Но вы их любите… нет, вы… вы привыкли.

И вы вся такая — будто ветки ивы — длинные-длинные —

Над широкой, небыстрой рекой поникли.

А когда сумерки набрасывают серое манто

На ваши усталые плечи,

А я зажигаю на камине свечи,

То, похоже, будто… нет, не то… я говорю не то.

Я обещал не говорить о вас, рассказать о новом,

Но вы подарили мне ваше молчание, а я потерял дар слова.

«Новый Сатирикон». 1916, № 33.

Кубарь

Красное, синее, зеленое!

Зеленое, синее, красное!

Кубарем лечу по уклону, —

Опасно — так опасно.

Ничего не боюсь — я смелая, —

Верчусь в жизненной гуще.

Зеленое, синее, белое!

Берегитесь, мимо идущие!

В вихре — все многоцветно,

Все обманно сверкает —

И я рада, что не сразу заметно,

Кто я такая.

Кубарем лечу по уклону, —

Опасно — так опасно.

Красное, синее, зеленое!

Зеленое, синее, красное!

Когда пьют вино

Что это — каприз? Не надо быть гордой.

Ну дайте мне вашу перчатку —

такую теплую и душистую.

Мне кажется, что я лист,

Закруженный ост-нордом,

Когда вы смотрите своими синими иголками

Прямо в мои мысли.

Влюбленные в вас бесчисленны —

Что я? Хотите, я застрелюсь из двустволки

Или из пушки — из чего прикажете?

Ах, как вам скучно со мной.

Вам надоело веретено шутовской пряжи,

А я тку мой ковер для вас одной.

Неужели вы бы не улыбнулись даже,

Если бы я умер? А если бы умер другой?

Ну хорошо, не надо, возьмите свою перчатку.

И какая же вы аристократка —

Вы едите с ножа…

«Новый Сатирикон». 1916, № 38.

Мед

Вы боитесь? Вы правы. Я могу сломать ваши пальчики.

Я — косолапый медведь, а вы — кружевная.

Ваши губы — медовый цветок, ликерный бокальчик,

А я — косолапый, я знаю.

Что же делать? Я люблю ваши руки, глаза и улыбку, и рот.

Что же делать медведю? Он любит мед.

«Новый Сатирикон». 1916, № 39.

Ici-bas

Ветер смахнул остаток пудры,

И я стала такой, как есть.

Он поступил очень смело и мудро,

И в том, что он сделал, была умная лесть.

Он хотел сказать, что я лучше грима,

Лучше той, которой кажусь.

Но что мне в том, если все идут мимо,

И такая, как есть, я никому не гожусь.

Ветер, голубчик, не хочу я быть мудрой,

На земле ум тяжел для хрупких плеч.

Здесь сердце любимого легче увлечь

Не тонким умом, а тонкой пудрой.

«Новый Сатирикон». 1916, № 40.

Жемчуг

Полоски серого бисера

От неба к земле.

Небо белое — иссера,

И в этой жемчужной мгле

Ваши губы, моя дорогая,

Так строги, так холодны — и вы такая чужая…

Меня пугает

Этот бисерный день. Чьим-то слезам подражая,

Слезы дождя вас просят о счастье.

Но вы — вы не здесь, вы — в отлете,

Вы — будто корабль, чьи снасти

Готовы отдаться бурям;

Вы несете

В душе жажду победы над силой,

Как узник, узнавший решетки тюрем.

И я, приникая к руке,

Которая никогда ни о чем не просила,

Которая в одной короткой строке

Умеет сказать все поэмы,

Забываю о том, кто мы, где мы —

И знаю одно: я люблю вас.

Пусть по серебряным лужам

Скачут горсти жемчужин,

Пусть день осенний не весел,

Пусть бисерный полог солнце навек занавесил,

Что мне солнце?.. И кто в мире мне нужен?..

Я люблю вас. Я люблю вас, царица жемчужин.

Премьер

Каждый день получает надушенные записки.

Всегда его ждут на какое-то свидание.