Порхающая душа - [12]

Попей из синего озера водицы

И отдохни на кочке мшистой.

Можешь даже в улыбку нарядиться

И накормить его земляникой душистой.

Сначала он взглянет на тебя так строго

И скажет:

— Благодарю, ешьте сами.

Но знай, благословение вешнего бога

Живет надо всеми над нами,

И он попробует ягодок восемь,

Потом съест два десятка

И, хмуро глядя на верхушки сосен,

Бормотнет: — А сладко.

Девушка, стяни сарафан потуже,

Пусть сердце не слушает сказок, —

Сладко-то сладко, но пусть не закружит

Его хмурость твоих ясных глазок.

Еж-то он еж, но его иголки

Ежовых больней и колючей,

Давно не было дичи у его двустволки

И жаль упустить редкий случай.

Кочка-то он кочка, да на тебе не юбка,

А он не так уж боится сарафана,

И сегодня дымится его пенковая трубка

Что-то очень уж буйно и пьяно.

II

Дрожат листочки на старой осине,

Будто за ниточки подвешены.

Захотелось водицы испить синей

Старому хромому лешему.

И пошел он, леший, сильно хромая,

К озеру, что с хижиной радом,

И, как это часто бывает в мае,

Все понял с первого взгляда.

Он говорит:

— Я старый, я рыжий,

А он — гляди, как строен.

Сядь-ка, девушка, к нему поближе,

Погляди, как он устроен,

Посмотри, красавица, все ли у него на месте,

Горят ли в глазах золотые точки,

И побудь до полуночи с ним вместе,

Девушка в красном платочке.

III

Жарко девичьи губы дышат.

В корзинке не стало ягод.

Некто говорит:

— Сядь повыше,

Я к тебе на колени лягу.

Упала в траву пенковая трубка,

Корзинка покатилась туда же.

Сахар ли? Мед ли на ее губках?

Они слаще земляники даже.

IV

Наутро глядел он опять так строго,

Стрелял своих уток диких

И думал о том, что напрасно попробовал

Душистой лесной земляники.

_______________________________________

Если Вы соскучились по красном платочке

И сарафане из синего ситца,

Пойдите вздремнуть в бору на кочке —

И все это Вам приснится.

II. ЛОСКУТКИ

Чайная роза

Он дрожал, он был как в бреду, как в угаре,

Он крикнул: «Молчи — я ударю!»

Женщина ничего не сказала,

Не шевельнулась даже,

Улыбкой ответила на угрозу.

А приколотая к корсажу

Чайная роза —

Увяла.

Молитва

Любите меня, как любите переплет

Из белого шелка или серой кожи,

Пусть я буду вам дорога, как ваш кот,

Я не хочу быть дороже.

Ваша жизнь — из синей мозаики храм,

Но я не хочу быть в нем жрицей, — куда мне?

Я лучше могу молиться вам,

Если буду у входа серым камнем.

Те, что тебе

Слова мои были рассыпаны на панелях,

Висели на карнизах, на телефонных проводах,

Вместе с березами они зеленели,

Расцветали с фиалками, замерзали на льдах.

И было страшное и печальное что-то

В том, как я бросала их без меры и счета.

И только те, что тебе подарила,

Я от ночи и дня тайной укрыла.

Они были так тихи. Их было так мало.

И даже перо я потом сломала.

Когда поют цыгане

Поют цыгане.

Их дымные песни

Чудесней

Чем глаза у цыганки — той, крайней,

Той, что в оранжевой шали.

Поют цыгане.

Их песни смешали

Синий дым от сигар

С золотым от вина.

Ночь песней цыганской хмельна.

Я слушаю песню и вижу кого-то —

Бледного. В черном. Он стоит у колонны,

У плоской колонны без позолоты.

Я слушаю песню — для иных монотонную,

А мне говорящую о страстной боли,

О скованном сердце, о скованной воле

Того, кто стоит там, у колонны.

Он смотрит на даму.

Она в сером костюме, с гвоздикой в петлице,

И думает он: «Белого храма,

Древнего храма — жрица?..»

Я слушаю песню и вижу даму

С красной гвоздикой в петлице левой,

И думаю о том, что он — сын Адама,

А она — дочь соблазненной Евы.

Как он бледен, тот у колонны!

Он умрет, — он глубоко ранен, —

И никто не услышит даже стона

Поют цыгане.

Целый месяц

Кажется, мысль ясная и простая:

Я здесь, а ты — в горах Алтая.

Я здесь — в этой старой знакомой квартире,

А ты — в Сибири.

Вот твой сеттер, рыжий и тощий,

Вот твои четки и кипарисовый крестик,

А тебя нет. Что может быть проще?

Ах, всего проще — быть нам вместе.

В типографии

Ах, этот запах типографской краски,

Груды бумаги, пенье колес!

Здесь летают мысли, прыгают сказки.

Кто сюда музыку Феба принес?

Вот этот высокий, в черной рубашке,

Подпоясанный туго узким ремешком.

В этом мире ему ничего не страшно,

Ему все легко.

Они здесь колдуют, — кудесники, маги,

И покорен им черный, железный зверь.

В этих тихих ворохах говорящей бумаги

Я хочу свое раньше сменить на теперь.

Когда я мою пол

Я мою пол — и током жаркой крови

Струится жизнь, толкая стенки вен.

О сладкое, блаженное здоровье!

Труда, враждебного мне, благодатный плен!

Апрельский день от вымытого пола

Меня зовет, как праздник золотой.

К воротнику фиалки приколола.

Живу — новорожденной и святой.

Уже давно покинули залив мы,

И я теперь забыла, что такое — мол,

И я теперь не знаю — радость рифмы

Дороже — или то, что чисто вымыт пол.

III. СЕГОДНЯ

Кастаньеты

Золотую рыбу солнца поднял

Бирюзовым неводом рассвет.

А земля тревожная сегодня —

Ожидает бед.

В бирюзовом шелковом футляре

Зреет солнца теплый апельсин,

А на этом сером нашем шаре —

Сплин.

I

У дочери солнца вспорхнули ресницы,

И ливни лучей золотые зрачки

Брызнули в утро, пробуя слиться

С гаммами птичьими в ручейки.

У дочери солнца радость сегодня —

Не каждый ли день радостен ей,

Не каждый ли день у нее новогодний? —

У нее сегодня новый огненный змей.

И прямо с постели — розово-пенная —

Метнула ярого змея ввысь,

И он, как мысль долго пленная,

Ринулся в облако, нити оборвались,