Пора услад - [7]

Объединенные общей целью, мы не заметили, как такси забуксовало и остановилось на Тверском бульваре, где великие митингующие толпы перекрыли движение и все разрастались, словно взбесившаяся сказочная квашня, поглощая все встречающееся на пути. Мы одновременно вскрикнули и выпустили друг друга из объятий, когда за окнами автомобиля уже тесно мелькали спины, бока, животы и груди человечьей массы. Вылезшего, протестующего водителя затянуло в давку, и он исчез из виду. Автомобиль начал раскачиваться, грозя оказаться опрокинутым; переднее стекло не выдержало напора, лопнуло, и вместе с брызнувшими осколками в салон ввалился выкрикивающий какие-то лозунги толстяк с кипой свежих листовок, а за ним еще какая-то публика. Я приналег на дверь, она приоткрылась, и, схватив Звезду за руку, я вылез наружу и вытянул ее в надежде поскорее выбраться из заварухи.

Но вышло много хуже. Мы оказались в эпицентре тусовки. Толпу вокруг, словно пирог, рассекали отряды серых бойцов с пластиковыми щитами и резиновыми палками; врезаясь с разбегу в гущу, они слаженно и четко охватывали группу зачинщиков с мегафонами и флагами, полощущих над головами неизвестную символику. Мгновение спустя Звезду оторвали от меня, и ее искаженное то ли ужасом, то ли страстью лицо кануло за скопищем транспарантов. Увидев, что бойцы быстро приближаются, я лихорадочно вспоминал читанную где-то инструкцию о том, как следует вести себя обывателю в подобных ситуациях. Во-первых, сорвав галстук, я отбросил его, чтобы не быть задушенным, если какому-нибудь другому обывателю взбредет в голову ухватиться за него. Во-вторых, я постарался принять сколько возможно было в этом содоме лояльный к представителям власти вид. О третьем пункте я вспомнить не успел, потому что ту часть толпы, в которой я находился, мощно швырнуло прямо на пластиковые щиты, и хотя я был готов безоговорочно выполнять любые обращенные ко мне указания властей, меня согнули пополам, проволокли по пробитому в толпе коридору к специально подогнанному автобусу, втолкнули внутрь и, бросив на сиденье у окна, сунули под нос кулак и приказали «не рыпаться».

Автобус стоял на той стороне улицы, куда страсти не достигали, и мимо железных ограждений, названных остряками «новой московской мебелью», медленно продвигались автомобили, из которых любопытно поглядывали на происходящее. Я не поверил глазам: мимо проезжал роскошный лимузин моего старинного и очень делового приятеля, Арбалетова, и из него солидно взирал сам Арбалетов. Нарушив приказ, я вскочил и закричал в окошко сколь было мочи:

— Спаси, спаси, Арбалетов, мне плохо! — За что тут же принял гостинец от дежурного офицера.

Но я был услышан!.. И не прошло десяти минут, как я был на свободе, что для моего Арбалетова, как и все прочее, не представляло проблем.

— Я в аэропорт, — сообщил он, опуская холеную кисть на клавиатуру бортового компьютера.

— Что за страна, — обратил я к нему свой вопль, — где я не могу быть вместе с любимой?!

— Летишь со мной? — предложил он.

— У меня ж с собой ни паспорта, ни фертингов, — осторожно предупредил я.

Вместо ответа Арбалетов неожиданно по-мальчишески постукал меня костяшками пальцев по лбу, и я полетел с ним.

Практически личный транспортно-пассажирский самолет, прямо-таки одна из тех птичек, сто метров от хвоста до носа, что мы с Татьяной только сегодня наблюдали на празднике в Тушино, аккуратно доставил двух командированных и небольшой груз в Америку. Причем один из командированных маниакально домогался девственницу-переводчицу, и, надо сказать, это ему удалось еще задолго до посадки.

Арбалетову нужно было провернуть какие-то свои дела, и он оставил меня скоротать время в одном из обыденно злачных мест игорного бизнеса. «Вот тебе десять монет, — сказал он. — Я вернусь через десять минут».

Я уже начал приноравливаться к его дилерским штучкам, поэтому лишь коротко кивнул и тут же пристроился к огромной, сверкающей никелем и полировкой рулетке.

Напротив меня играла утомленная красавица со звездой Давида меж одухотворенных грудей, а у ее ног сидели, словно изваянные, два королевских дога. Один свешивал язык направо, другой налево. Два классически розовых языка, как пара долек свежей ветчины.

Мы сделали ставки, Звезда удвоила и проиграла. Я удвоил и выиграл. Мы снова сделали ставки. Визави утроила и проиграла. Я утроил и выиграл. Мы опять сделали ставки. Она удесятерила и проиграла. Я удесятерил и выиграл. Не прошло и пяти минут, как передо мной выросла гора фишек. Звезда поднялась, скользнув по мне мимолетным взглядом «я вас знаю», и нарезвилась к выходу в сопровождении своих собачек. Я сгреб выигрыш в подсунутый пластиковый пакет и нагнал ее у паркинга со своим фамильярным «па-ззвольте проводить». Звезда снисходительно кивнула, и я заметил, что она сверхъестественно пьяна. Шофер в красной феске правил автомобилем; один дог сидел на переднем сиденье, а другой с нами на заднем. Я взял ее за руку, а далее пошло как по писаному, с добавлением некоторых пикантных вариаций, которые заключались в том, что, прибыв на побережье и одновременно вскрикнув и разомкнув объятия, мы разошлись в дальнейшем. Я хотел выпить и продолжать с ней; она же предпочла продолжать с шофером в феске и с одним из догов, раскинувшись на огромном горячем капоте автомобиля, в то время, как другой дог сжал меня за горло на горячем песке, постоянно сжимая челюсти, наблюдая за хозяйкой и своими более счастливыми собратьями… Поэтому вполне понятно, когда я краем глаза уловил, что по хребту желтой дюны продвигается фигура Арбалетова в кепочке «Рэнглер», закричал, рискуя быть перекушенным: