Пора по домам, ребята - [57]

— Ребята, подождите немного, я позову Галю…

Галей оказалась как раз та девушка с книгой на коленях.

— Это тот поляк, Галя, о котором я тебе говорила, — Наташа представила Сташека.

Ладонь у Гали была тонкая, с длинными пальцами, нежная и холодная. Оказалось, что она окончила десятилетку, после каникул собиралась ехать в город, поступать в институт, а сейчас работала в яслях. Она очень нравилась Сташеку, но он как-то терялся в ее присутствии, причем с каждой новой встречей все больше. Она любила поэзию, много читала, но сама того не желая, своими рассуждениями, спорами, вопросами ставила Сташека в тупик. Тогда, во время этих бесед и прогулок с Галей, понял, как мало он еще знает мир, что почти ничего существенного до сих пор не прочитал. Галя давала ему книги, вытаскивала на каждый сеанс кинопередвижки, декламировала свои любимые стихи, которых знала на память несметное количество. Если он и мог чем-то понравиться этой девушке, то, наверное, только тем, что был ловкий и гибкий как канатоходец, что собирал для нее кедровые орехи, переплывал вплавь бушевавшую от летнего дождя широкую и стремительную Кедровку, скакал на необъезженных лошадях и рассказывал о Польше. Наверное, этими рассказами он больше всего и покорил ее, ведь Галя оказалась не только терпеливой, но и очень пытливой слушательницей. Когда у него выдавалась свободная минута, он всегда бежал к ней, скучал без нее. Но ни разу не решился поцеловать. Галя поцеловала его сама. Когда после каникул она собралась уезжать, он в последний вечер проводил ее до самой калитки. Они долго разговаривали. Не знали, встретятся ли еще когда-нибудь.

— Желаю тебе, Стась, поскорее вернуться в свою Польшу.

— А я тебе счастья, Галя. Спасибо тебе за все. Жаль, что, наверное, уже больше не увидимся. А мне так бы хотелось…

— Прощай, Стась.

Галя неожиданно обняла его за шею и крепко-крепко поцеловала в губы…

И была Дарья… Все произошло совсем случайно и неожиданно просто. Дарья была трактористкой. Обрабатывала совхозные поля на мощном гусеничном «челябинце». Вечно перемазанная, в толстом платке на голове, в промасленной телогрейке и ватных брюках, она курила папиросы и ругалась охрипшим голосом, словно боцман на судне. Статная, с удивительно красивым лицом, Дарья, молодая бездетная солдатка, среди местных баб пользовалась самой дурной репутацией. Не было в совхозе мужика, которого бы бабы не видели у Дарьи под периной. По правде говоря, мужиков этих было — кот наплакал, но несколько все же имелось, правда, в большинстве своем инвалиды войны. На самом же деле, никто никогда Дарью ни с кем не видел. Впрочем, как она сама не раз говорила, плевать она хотела на эти злобные бабьи наговоры. А может, они завидовали ее невозмутимости и неподдельной жизнерадостности? Ее горделивой осанке, ее веселому пению, ее самозабвенной пляске? Так уж как-то получалось, за что бы Дарья ни бралась, все делала с вдохновением.

К Дарье Сташек попал прицепщиком, то есть помощником. Женщина, которая до него работала с ней в паре, подвернула ногу и на неделю вышла из строя. Они как раз заканчивали послеуборочное лущение на дальнем поле. Стемнело. Дарья включила фары, решила во что бы то ни стало закончить это поле сегодня и только после этого вернуться в совхоз. Вечер выдался душный. В воздухе пахло грозой. Где-то над тайгой уже были слышны раскаты грома. Еще несколько кругов — и конец. Но не успели. Небо пронзила одна, другая молния, грянул гром, и хлынул проливной дождь. Сразу похолодало, завыл ветер. По бороздам бежала вспенившаяся вода, гусеницы трактора увязли в липкой, разжиженной и жирной земле, свет фар не мог пробить в адской темноте сплошную стену воды. Дарья, ругаясь как сапожник, заглушила двигатель, соскочила с трактора и побежала по свежевспаханному полю в хату. Сташек за ней.

За стеной бушевала гроза. Ветер раскачивал деревья. В хате становилось все уютнее и теплее. Полыхающий в печке огонь излучал благостное тепло, а его багровые отблески разгоняли темноту.

Сташек сидит на корточках, греет руки и время от времени подбрасывает дрова. Дарья сняла шапку, сбросила телогрейку. Стоит на коленях у печи и расчесывает мокрые густые волосы. Ее обветренное лицо, руки, перепачканные смазкой, так не вяжутся с белизной гладких, точеных плеч. Через вырез блузки видна большая, колышущаяся грудь. Он даже не ожидал, что Дарья такая. Она ведь действительно красивая. Загляделся на нее, забыл…

— Что ты уставился на меня? Лучше бы за огнем следил — видишь, едва теплится. И разденься, просуши шмотки, а то еще простудишься. Ну, раздевайся! Нечего стыдиться, я не одного голого мужика видела в своей жизни. Не бойся, не съем. Я же не ведьма. Надо что-то придумать, на чем будем спать. Черт бы побрал эту грозу, а то бы давно уже нежились в теплой постели. Там на печке должен лежать тулуп. Есть? Давай его сюда. Ну и пыли, аж в носу свербит. Ничего. Только бы блох не было. Вот так. Ну так что, раздеваешься или нет? Снимай свои мокрые шмотки и вешай у печи. Я должна стянуть штаны, а то промокли насквозь и чертовски тяжелые. Давай сюда свою телогрейку. Ты что, глупый, стесняешься, что ли, что под ней нет рубашки? И что же, будешь спать в этих сырых портках? Ну и спи, если ты такой дурак, силком раздевать тебя не стану…