Пора охоты на моржей - [55]

— Пэтыгэл. Старый лед.

И Владику было понятно это. Старый лед всегда приносил хорошую добычу. Между льдин, застрявших у берега, показывалась нерпа, выныривали лахтаки, можно было встретить и белого медведя — умку, и лежащего на льду моржа. В один из таких дней Владик стал знаменитым. О нем заговорили в Увэлене, Инчоуне, дошли слухи до самых отдаленных северных чукотских сел: он добыл своего первого умку.

Как-то к вечеру увэленцы, как всегда, стояли у магазина и обсуждали последние новости. Был среди них и Владик. Дул свежий, но несильный северный ветер. Лед плотно прижало к берегу, и льдины колыхались на волнах. У берега они стояли сравнительно спокойно, а дальше в море их подкидывало, сталкивало друг с другом, и они вздымали тучи брызг. Охотники, не прерывая разговора, нет-нет да и выглядывали из-за угла дома и осматривали море. Вдруг Чейвытегин, прищурив глаза, неуверенно проговорил:

— Мэл умкы? Вроде бы медведь?

— Ка-а! — и все вышли из-за угла.

Откуда-то появился бинокль.

— Да, медведь. Даже два, — сказал владелец бинокля.

— Ну-ка, попробую, — и Чейвытегин бегом пустился к себе в ярангу.

Через некоторое время люди увидели, как сошел на лед Чейвытегин, несколько в стороне появились Келевги и Унпэнэр. Они легко и ловко, перепрыгивая на вороньих лапках со льдины на льдину, перебирались к кромке льда, держась против течения, которое шло с севера на юг. Стало смеркаться, и следить за ними было трудно. А вечером все узнали, что Келевги и Унпэнэр убили по белому медведю.

Владик ничего не сказал дома. Приготовил и перемотал ремень закидушки, наточил охотничий нож, занес в кухню меховую одежду, чтобы была теплой. Тщательно протер «Маузер» — немецкий карабин. В те годы чукотских охотников снабжали трофейным оружием. И чего только не было у них! Одни промышляли нерпу немецкими «Маузерами», пользуясь трассирующими пулями, другие — японскими «Арисаке», третьи — длинными английскими винтовками «Росса», русскими трехлинейками и боевыми кавалерийскими карабинами, потом поступила небольшая партия автоматических винтовок СВТ. Но к последним охотники никак не могли привыкнуть, и часто случалось, что вместо одного выстрела они выпускали целую очередь в маленькую голову нерпы. И назвали за это СВТ — пэгляро — «стреляющая без остановки». Но все же самую лучшую репутацию имели русские трехлинейки и боевые карабины. Они были надежны и долговечны, безотказны в пургу и жестокую стужу.

Владик пока не обижался на свой «Маузер», хотя многие охотники уже снесли их на склад и сдали на списание, так как после тысячи выстрелов у этих карабинов исчезала нарезь в стволе и пули летели куда попало, но только не в цель. Владик еще не сделал тысячи выстрелов, нарезь в карабине была хорошей, и бил он отменно.

— Ты куда это собираешься? — спросил отец.

— Да хочу утречком пройтись, посмотрю, как там, — ответил Владик. — Завтра Танат дежурит.

— Не очень-то увлекайся, лед ненадежен, — предупредил отец.

Владик вышел еще затемно, в три часа утра. Было морозно. С моря тянул легкий северян — эйгынлин. Слышно было, как там, у кромки, бились льдины. Увэлен казался вымершим. Собаки, отвывшись и отлаявшись в полночь, крепко спали. Как большие угловатые камни чернели в темноте дома и яранги, на чудовищных рогатых животных были похожи байдары на стойках. Выходя из поселка, Владик заметил, как сквозь щели двери светился огонек в яранге Кагье. Потом дверь открылась, кто-то вышел. «Наверно, Тымневакат погоду проверяет», — подумал Владик и обрадовался, что он не один. Кагье с сыном тоже собираются.

Осталась позади полярная станция. Похрустывал снег, позвякивала отлетавшая галька. Вдруг Владик вздрогнул — сзади раздалось: «Ху-ху!» Он обернулся. Его кто-то поспешно догонял.

— А, это ты, Выквын? — узнал Владик молодого охотника.

— Ии, это я. Да вот собаки привязались, никак не могу домой прогнать, — ответил Выквын и снова крикнул: «Ху-ху!»

Крича и швыряя камни, они вдвоем прогнали собак, которые сейчас были ни к чему. Псы неохотно скрылись в темноте.

Еще с полчаса шли охотники по гребню косы. У местечка Аарон, где лежал огромный череп гренландского кита, Выквын остановился и сказал:

— Я здесь сойду на лед, — и стал надевать вороньи лапки.

— Я — чуть подальше, — ответил Владик.

Посветлел восток, и вскоре на вороньих лапках сошел на лед и Владик. Шел осторожно, выискивая крепкие льдинки, стараясь не наступать на тонкий темный лед. Даже у берега чувствовалась, как прогибался он на волнах. В пятистах метрах от берега Владик взобрался на вершину тороса и стал наблюдать. Рассветало медленно, торосы постепенно стали вырисовываться все отчетливее. Дальше в море лед колыхался сильнее, а у кромки все так же бились волны. Углубляться в море рискованно, да и не было пока необходимости. Вскоре подошел Выквын и тоже взобрался на вершину.

Сидели молча. Слышалось, как бьются волны, хлюпает невдалеке вода, поскрипывает лед. Время тянулось медленно.

— Выквын, что это? — с волнением прошептал Владик и показал рукой в сторону поселка на какие-то тени, появившиеся между льдинами.

— Где?

— Да вон там!

Выквын сжал в руках свой «Арисаке» и напряженно вглядывался в сумрак. Вот из-за тороса выбежало на ровную льдину небольшое животное и стало что-то обнюхивать. За ним появилось второе, третье. И они закружились… Владик взял наизготовку карабин.