ПОПизм. Уорхоловские 60-е - [14]
– Вы – наш американский Вольтер. Даете Америке именно то, чего она заслуживает, – банку супа на стену.
Тейлор согласился разделить с Уинном в этой поездке руль – мы с Джерардом не умели водить. Положа руку на сердце, глядя на Тейлора, я не верил, что он водит, – меня всегда удивляло, кто умеет водить, а кто не умеет.
Я знал, что будет весело, особенно после того, как Деннис Хоппер пообещал нам «вечеринку кинозвезд», когда приедем.
Мы познакомились с Деннисом двумя месяцами раньше через Генри, которому я в тот самый день представил молодого английского художника Дэвида Хокни. Деннис тут же купил за наличку один из моих рисунков Моны Лизы, и потом мы все вчетвером пошли на 125-ю Западную улицу, в звукозаписывающий павильон, где Деннис снимался в эпизоде сериала «Защитники».
Уинн, Тейлор и Джерард заехали за мной. Мы закинули матрас в хвост микроавтобуса и поехали.
Радио всю дорогу орало на полную мощность. Вообще-то это была моя инициатива, потому что я очень боюсь, что водитель уснет за рулем. За такую поездку точно «Топ-40» наизусть выучишь – снова и снова одни и те же песни: Лесли Гор, The Ronettes, The Jaynettes, Garnet Mimms and the Enchanters, The Miracles, Бобби Уинтон… И длинные сеты, в которых было одно кантри. А вокруг все совсем не как в Нью-Йорке.
Джеймс Мередит[14] поступил в Университет Миссисипи всего годом раньше, и у Нью-Йорка намного больше было общего с Европой, чем с американским Югом. Клубы Парижа стали называться дискотеками, и там вошли в моду все эти новые стили – челси-лук, эдвардианский, Карнаби-стрит. В Лондоне царили те мода, музыка и веяния, которые вскоре приплыли и к нам с «британским вторжением». И на бесконечных самолетах повалили европейцы, по три-четыре раза в год, вместо обычного одного раза в былые времена, когда дорога занимала по четырнадцать часов, и стали покупать себе здесь жилье. И как только приземлялись их самолеты, они прямиком бежали в такие места, как «Л’Интердит», открывшийся в 1963-м, или «Ле Клаб» Оливье Коклена, задуманный для его друзей вроде герцога Бедфордского, Джанни Аньелли, Ноэла Кауарда, Рекса Харрисона, Дугласа Фэрбенкса-старшего, Игоря Кассини, Бордена Стивенсона – людей мирового масштаба. Однажды ночью я сидел в «Ле Клаб», любуясь Джеки Кеннеди в черном шифоновом платье до пола с прической от Кеннета, и думал, как же здорово, что в наше время парикмахеры ходят на обеды в Белый дом.
Университету Миссисипи происходившее в Нью-Йорке и не снилось.
Когда мы пересекали страну в октябре 1963-го, девчонки все еще носили кашемировые свитера с круглым воротом и узкие юбки-«карандаши» прямиком из 50-х. В то время интервал между тем, как в Нью-Йорке заведется новая мода, и тем, как она распространится по всей стране, составлял года три. (А к концу 60-х, благодаря стремительному и бурному освещению средствами массовой информации вопросов стиля, он вовсе исчез.)
Мы проезжали кинотеатры с рекламой «Клеопатры», «Доктора Ноу» и моих любимых «Охотников за удачей»[15], виденных трижды еще в Нью-Йорке.
Поесть мы останавливались в различных заведениях «Карт-бланш». У меня была их кредитка, и я им доверял, вот и всё. А Тейлор устал от них. Где-то в районе Канзаса он стал перекрикивать радио:
– Я прямо тут сойду, если мы для разнообразия не поедим там, где хочу я!
Сам он был неравнодушен к стоянкам грузовиков и к дальнобойщикам.
У Тейлора была медленная, спокойная, расслабленная («ну-раз-это-кого-то-интересует») манера говорить. Рассказывая что-то, он поглядывал на Уинна, Джерарда или меня и всегда ближе к финалу своих историй отворачивался, задрав подбородок, и заканчивал устремленным на дорогу взглядом в лобовое стекло. Он рассказывал нам о поэтических чтениях, в которых участвовал в 60-х на Макдугал-стрит в подвальном театре, хозяин которого во время представлений сидел с ружьем на коленях, потому что власти собирались их прикрыть. Однажды, по его словам, пришел колумнист Леонард Лайонс с Анной Маньяни, Теннесси Уильямсом и его давнишним любовником Фрэнки Мерлоу. Тейлор поднялся и прочитал свою поэму «К черту славу», Лайонс потом целую статью ему посвятил. А в другой раз зашел Фрэнки и вручил Тейлору несколько чеков на сотню долларов каждый, подписанных Теннесси. Тейлор рассказывал обо всех поэтах и артистах Виллидж, чьих имен я тогда и не слышал, вроде игравшего на укулеле парня с волосами до плеч, Тайни Тима, или молодого фолк-певца Боба Дилана, уже выпустившего пару альбомов, но пока неизвестного.
– Я дал Бобу Дилану книжку своих стихов пару лет назад, – сказал Тейлор, – сразу как увидел его выступление. Мне показалось, он отличный поэт, я ему так и сказал.
По радио заиграла So Long, It’s Been Good to Know You Вуди Гатри, будто подтверждая его историю.
– А сейчас, – Тейлор ухмыльнулся, – сейчас, когда он везде и всюду, он и вторую просит подарить. Я ему говорю: «Ну ты же богат теперь, можешь и купить!» А он: «Да мне платят раз в квартал».
(Несколько лет спустя Тейлор признался мне:
– Как только услышал Боба Дилана и его гитару, подумал: вот оно, вот что войдет в моду – дают же поэты!)
