Попаданка со стажем - [7]

Похоже, Калан мучительно ищет выход и не находит. С одной стороны, отец явно заинтересован породниться с губернатором, иначе бы нашей свадьбы просто не было. С другой стороны, церемония сорвана. Конечно, он может попытаться пойти на штурм пирамиды и в третий раз. Добавлю синяков, мне не жалко.

– Нишаль…

Тц, какой у мальчика скудный словарный запас.

– Позволь или убей!

Выбор без выбора, убить меня он точно не может, а значит, подчинится моему требованию. Раз он до сих пор в игру не вступил, то и не вступит.

– Ты хочешь остаться в храме?

– Я больше не смею быть вашей женой, господин. Я недостойна. Я проведу семь дней и ночей в беспрерывной молитве о вашем благополучии, мой господин! Я буду молить Небеса даровать вам удачу и хорошую жену. Быть со мной для вас слишком позорно.

Калан сдаётся.

По его знаку кто-то из свиты выходит вперёд и передаёт ему синий футляр. Внутри, если верить памяти, прядь моих волос и документ – подписанное отцом обещание меня в жёны.

Калан протягивает футляр дяде, и дядя неохотно принимает.

Есть!

Свадьба не просто сорвана – официальное обещание вернулось в родительскую семью, и с этого мига я по-настоящему свободна. Хотя слово какое-то негодное, с какой стороны ни посмотри. Связанной я себя и раньше не чувствовала, и в то же время зависимость от дяди никуда не делась…

Он стискивает футляр, аж костяшки белеют. Голова опущена, но мне-то снизу видно и сжатые в тонкую нить губы, и горящие яростью глаза.

Я не солгала, отныне в глазах окружающих я опозорена, и вместе со мной – весь мой род, грандиозный скандал скажется на дядиной карьере, по касательной зацепит и Калана, и, что самое для меня опасное, его отца, главного императорского цензора. Именно поэтому я сделала всё, чтобы выглядеть раздавленной и жалкой. И добровольно приняла наказание – недельное заточение в храме.

Во-первых, трудно поднять руку на того, кто за тебя молится сутки напролёт.

Во-вторых, именно благословением богов я назову своё преображение. Так сказать, вымолила.

В-третьих, глядя на дядю, я понимаю, что пока он хоть немного не остынет, домой мне лучше не показываться, а то он живо вспомнит, что у меня есть способ очистить родовое имя – всего-то надо живьём взойти на погребальный костёр. Ага, милые люди, милые традиции. Морить невесту голодом – детская шалость.

Эй, оператор, отправить меня в отпуск в племя людоедов было бы честнее. Там хоть песчаный пляж, кокосы, ласковые волны океана.

Калан разворачивается, чтобы уйти, и за ним уйдёт половина зрителей. Рано.

Я оглядываюсь, нахожу взглядом ближайшего жреца, поднимаюсь и, слегка пошатываясь, ковыляю к нему. Мне даже стараться не надо, внимание толпы безраздельно моё. Я останавливаюсь перед жрецом, низко кланяюсь:

– Старший брат, – к жрецам здесь принято обращаться именно так.

– Сестра.

– Старший брат, я дала слово, что проведу семь дней и семь ночей в беспрерывной молитве.

– Сестра, не слишком ли ты к себе сурова?

Ни капли. Я собираюсь отлично провести время. Я бы сказала, у меня на эту неделю грандиозные планы.

Жрец медлит.

Я оборачиваюсь:

– Дядюшка?

Он подходит, кипя от гнева. Как старший мужчина он вполне может приказать мне вернуться домой. Но кто ему позволит? Ха!

– Дядюшка, прошу, не сердитесь на господина Калана Дара, что он отверг меня. Позвольте я вознесу молитвы за его благополучие. Дядюшка, простите господина Дара! – я говорю громко, страстно и между делом выворачиваю ситуацию на изнанку.

Дядя зол на ситуацию. Возможно, на меня. Но уж точно ему и в страшном сне не приснится публично рассердиться на наследника главного цензора. Дядя моментально теряет запал, бледнеет. Ловушка захлопывается. Отказ будет равнозначен признанию, что да, дядя зол на жениха, отвергнувшего его племянницу.

– Нишаль, что ты такое говоришь? Небеса отказали тебе в браке. В этом нет и не может быть вины господина Дара. Я лишь беспокоюсь о тебе. Дома ты сможешь отдохнуть.

– Дядя, я знаю, что вы заботитесь обо мне. Но как я могу праздно отдыхать? Я должна просить Небеса простить меня. Дядя, только в храме я смогу успокоить моё сердце.

– Оставайся, сколько пожелаешь.

– Спасибо, дядюшка! Я совершенно не заслуживаю вашей любви. Старший брат, позвольте мне остаться в храме на семь дней и семь ночей?

Жрец степенно кивает:

– Следуй за мной, сестра.

Я наконец могу осмотреться и увидеть хоть что-то, кроме выложенной мраморными плитами площадки перед пирамидой, кустов по периметру и глухой высокой стены.

Территория храма не выглядит особенно большой, всё же храм в центре города, но и маленькой её не назовёшь. Жрец уводит меня за пирамиду, но почему-то мы минуем гостевые домики. Пояснять жрец что-либо не спешит, а уж на экскурсию и вовсе рассчитывать не приходится. Я смиренно молчу.

Мы проходим территорию насквозь, обходим стороной прачечную, кухню. Я сглатываю голодную слюну. Утром я смирилась с отсутствием завтрака, но сколько времени прошло… Наконец жрец останавливается почти у самой стены и указывает мне на колодец:

– Сестра, ты можешь умыться. Я скоро вернусь за тобой.

– Благодарю, старший брат.

Он прав, умыться мне не помешает, но вот вид колодца приводит меня в некоторое замешательство. Край просто обложен крупными камнями, на одном из них боком лежит и сохнет ведро, от ручки длинной змеёй тянется ремень. Жрец намекает, что я сама должна добыть воду? Человека, нагнувшегося с ведром так легко столкнуть вниз…