Понял - [7]

— Я к одной заказчице пришел, симпатичная такая женщина, не старая еще, плаванием занимается. На кухне я ей ящик делал под раковину, стол там, в общем, гарнитур. Она мне говорит, поехали в лес за грибами. У меня, говорит, машина есть. Ну, я говорю, что нет, спасибо. Времени нет… А так баба фигуристая…

Петя опять подождал. Старики тяжело, обреченно молчали.

— Дело не в том, что такой темперамент, поял? Все от мужчины зависит. Женщина никогда не потолстеет, если мужчина около нее. Конечно, если он спит, как сурок, она жиром обольется. Женщина не должна высыпаться, всегда чтобы сонная ходила…

— Замолчите! — пронзительно вскрикнул усатый технарь. — Я вас прошу замолчать. Бубните свою глупость. Мне тяжело. Я себя плохо чувствую.

И Петрович вместе с Усами, заодно. В каждом поколении — своя круговая порука.

— Несет разное, стыдно слушать. Молодым бы, а нам уже все это стыдно слушать.

— От дает!.. Да я не просто так, чтобы что-нибудь сказать. Я знаю. Я ремонт у хирургов делал — гинекологов. Мы выпивали с ними. Они всерьез мне рассказывали, поял? Так и так, говорят. В атом главное, а не что-нибудь там такое.

На Кирилла Лаврова Петя, в общем, не так уж похож. Он похож на Васю с нашего рынка; «Мочала-борода, борода-мочала — дррр!»

— У меня приятель Колька, — торопится Петя — куда он спешит? — тоже в нашем ателье работает, маляр. У него жена в ночь работала или где-то там, поял? Колька рассказывал мне. Он приходит домой, ага… Теща с ними жила. Он четыре года женат был. Ну, тут приходит поддавши…

Усы спустил ноги с постели, сидел с минуту, стиснув виски ладонями, встал, покачнулся — высокий, тощий, прямой — и судорожно, рывками вышел вон из палаты, только дверью не хлопнул, поскольку следом за ним понес свой инфаркт-иконостас Петрович.

— Петя, зачем стариков дразнишь? Им раньше, чем нам с тобой, помирать.

— Да ну… этот, Дачник, тоже мне, майор в отставке… И этот, Усы… Выставляет из себя, поял? Рабочая интеллигенция! Знаем мы их…

Вот сколько в Пете злобы, в широкой его натуре. От зависти? От водки? Что-то в Петиной жизни не так, какой-то выверт. Злоба в нем как нарыв — набухает, свербит, точит душу… И еще аневризма в желудочке сердца.

Старики удалились в знак протеста, но вскоре вернулись — некуда себя деть. В клубе-курилке им нечего делать. Легли носами к стене.

Петя молчал. Но долго молчать он не сможет. Выбирает, должно быть, какую поставить пластинку. Провинился — надо исправиться. И вот завертелась пластинка, вначале вхолостую — Петя в легкие воздуху набрал и начал:

— …Меня с Дороги жизни в армию взяли. Из Ленинграда на Дорогу жизни, там отъелся, поял? Ну, и работал. Семнадцать лет мне было. В разведку ходили. «Красную Звезду» получил, «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией». Ну, в разведке, конечно, надо, чтобы все мог сделать, чтобы физически был всесторонне развит. Чтобы врезать, скрутить… А как же иначе?.. Батальонная разведка, полковая разведка — выше уже нельзя. Выше много знать надо, в памяти держать, на слух. Туда не всех. А так, в основном, за языком ходили…

— Где ходили? — не выдержал, обернулся к Пете технарь.

— От дает, где ходили. В этой, как ее? Ну, за Сестрорецком. Одного здорового привели. Ну, правда, и они наш дозор взяли. Те и вякнуть не успели… Раз и мы офицера взяли. Офицера в исключительно редких случаях. Раз приволокли одного, солдата, правда… Пока волокли, пульс был, все нормально. Ну, где-то врезали мы ему. Дал дуба. Мы как пираты были тогда. Убить, зарезать — все нипочем. Ну, и они тоже… Правда, кто приходил из разведки живым, к награде всех представляли. Кто не приходил, тех не представляли. Земля им да будет пухом!

Старики теперь лежат носами в потолок, слушают Петю.

— После войны мы тут недалеко стояли, наша саперная часть. Разминировать нас на машине возили, вот в эти места: Мга, Назия, Жихарево. В других местах были карты минных полей, а тут наши ставили мины, потом немцы, потом опять мы. Миноискатель — он ищет металл, а тут — поле боя, тут все металлом засеяно. Где осколок, где целый снаряд или каска… Миноискатель тут не давал эффекта. Не знаю, может, в других местах, а тут: Мга, Жихарево, Назия — тут исключительно мины собаки искали.

— Ничего не было толку от собак, — высказывается Петрович, всегдашний Петин оппонент.

— Ты слушай меня! Я как есть говорю, поял? — рокочет Петя, как капитан на мостике в трубу.

— Я сам сапером не был, — тотчас соглашается с Петей Петрович, под напором командирского его голоса, — но слышал, что ни хрена.

— Не знаешь, значит, молчи. Я сам разминировал, тут все мины и были: Назия, Мга, Жихарево. По пятьдесят мин до обеда находили. Мы с Орликом. Орлик был у меня, овчарка. Не так чтобы очень большой, но сытый. Средний. Кормили их лучше, чем нас, солдат. Придешь туда, на собачью кухню, там мясо, перловка, суп варят. Только без соли и без лаврового листа, а так все то же. Нахлебаешься там собачьего супа, поял? А то и ног не потянешь. Такой там план был: до обеда нужно пятьдесят мни найти. Вот идешь, флажками метишь, где шел. Орлик впереди бежит — по норме полагалось иметь поводок такой длины, чтобы, если собака подорвется, тебе живым остаться. Ну, мы ходили как придется. Иной раз совсем на коротком поводке. Быстрее, поял?