Понтий Пилат - [3]

Удовлетворённый сделанными выводами, прокуратор, повинуясь душевному порыву, перешёл к оценке своего жизненного пути.

— Некоторые известные мне вольнодумцы отвергают участие богов в любых областях человеческой деятельности. Даже если это и так, то моя жизнь и без иудейского пророка интересна и достойна зависти многих.

Сколько удивительных событий, необыкновенных приключений! С какими интересными людьми свела меня судьба!

Я прошёл дорогами власти, в мои руки попали большие богатства, любовь прекрасных женщин освещала мой жизненный путь. И после того, что подарила жизнь, мне ещё о чём-то сожалеть?

ЧАСТЬ I

Понтий Пилат. Суд

Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду дворца Ирода Великого тяжелой поступью вошёл пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Это был атлетически сложенный человек в тоге из лёгкого египетского полотна с пурпурной каймой понизу, свидетельствующей о его принадлежности к сословию всадников. Весь внешний вид прокуратора олицетворял твёрдость и уверенность. Лицо отражало жёсткость, свойственную римлянам, прошедшим тяжёлый воинский путь, а затем ставшим чиновниками римских провинций; эти люди привыкли к подчинению и командованию, точному выполнению воинского, а теперь гражданского регламента.

Однако правильные черты прокуратора свидетельствовали о больших природных данных, не растраченных им в условиях жизненной борьбы. В этих чертах не было ожесточённости и ограниченности, скорее угадывалась склонность к принятию неординарных решений, не говоря уже о недопустимости брутальных солдафонских штучек, столь свойственных выходцам из низов.

Взгляд прокуратора был спокоен: предстоящая процедура полностью ясна и оставалось только выполнить неизбежные в таких случаях условности. Ещё вчера было известно о суде над двумя иудеями, совершившими преступления против граждан Рима. Один из них, Варрава, убил легионера, защищая от посягательств свою жену, за что был обречён на смертную казнь. Другой, уже известный разбойник по имени Гестас, на Сехемской дороге ограбил и нанёс телесные повреждения римскому гражданину, направлявшемуся в Иерусалим, но был схвачен разъездом сирийской вспомогательной турмы.

Преступления были очевидны, документы подготовлены, прокуратору следовало только выполнить некоторые формальности. Полный решимости без проволочек закончить эту работу, прокуратор, мысленно воспроизводя порядок судопроизводства, направился к курульному креслу, расположенному под специально натянутым тентом: воздух уже потерял утреннюю свежесть, чувствовалось приближение азиатской жары.

Курульное кресло было изготовлено по официальным канонам. Верхняя часть спинки кресла изображала римскую волчицу так, что открытая пасть зверя со страшными клыками располагалась прямо над головой прокуратора. Горожане, приходившие в преторию под воздействием винных паров или наркотиков, позднее невольно совмещали лицо прокуратора с клыками волчицы и разнесли по всей Иудее молву о кровожадности и хищной беспощадности прокуратора.

Пересекая крытую колоннаду, прокуратор вдруг приостановился, и его внимательный взгляд выразил удивление и досаду.

Удивление объяснялось появлением третьего подсудимого, а досада — задержкой судебного разбирательства: прокуратор плохо переносил жару. Сегодня был день преддверия иудейской пасхи, и хотя прокуратор никогда не интересовался религией иудеев и в душе относился к ней с презрением, как и к верованиям всех варваров, он все же ощущал приближение большого праздника. И легионеры дворцовой центурии, и чиновники канцелярий, и челядь дворца считали себя уже свободными от любых обязанностей, что, как известно, сопровождает почти всякое празднество. Сам прокуратор неодобрительно относился к судебным заседаниям и тем более казням в праздничные и предпраздничные дни, но понимал невозможность переноса суда также и по той причине, что большая толпа иудеев, собравшаяся на площади, испытывала те же чувства, что и толпы римлян, жаждущих хлеба и зрелищ и с большой радостью занимающих места в цирке во время боёв гладиаторов. С некоторых пор Понтий Пилат в силу ряда обстоятельств и под впечатлением воспоминаний о былых бесчисленных баталиях с брезгливостью относился к кровожадным развлекательным инстинктам толпы. В прошлом и сам большой любитель подобных развлечений, прокуратор в свои пятьдесят лет полностью к ним охладел.

Вид толпы, собравшейся перед дворцом Ирода Великого и застывшей в напряжённом ожидании, был ему неприятен. Понтий Пилат сразу осознал, что возникшее напряжение толпы имеет прямое отношение к вновь появившемуся осуждённому. Прокуратор остановил на нём свой взгляд.

Перед ним стоял сухощавый человек лет тридцати, чуть ниже среднего роста, далеко не богатырского здоровья. Талиф грубой выделки провисал широкими складками до изношенных сандалий. Голова была непокрыта, и волосы ниспадали до плеч, открывая высокий лоб; небольшая бородка окаймляла лицо с тонкими, хотя и несколько неправильными, иудейскими чертами. Тёмные глаза выражали ум. Вся его поза отрешённости и безнадёжности показывала, что он не питает никаких иллюзий по поводу своей дальнейшей участи.