Понимай - [4]

  По учетной записи этой докторши я получил дос­туп к базе данных историй болезни ФСИЛ. В испыта­ниях первой фазы — на здоровых добровольцах — гормон эффекта не дал. А вот идущая сейчас вторая фаза — это совсем другое дело. Вот еженедельные отчеты по восьмидесяти двум пациентам. Каждый обозначен своим кодовым номером, все получали лечение гормоном «К»; в основном это те, кто пере­нес инсульт или страдает болезнью Альцгеймера; еще несколько коматозников. Последние отчеты подтвер­дили мою гипотезу: у больных с наиболее обширны­ми повреждениями отмечалось наибольшее увеличе­ние интеллекта. ПЭТ подтверждает усиленный мета­болизм мозговой ткани.

  Почему же исследования на животных не дали прецедента? Я думаю, здесь по аналогии можно вспомнить понятие критической массы. У живот­ных число синапсов ниже некоего критического порога; мозг их способен лишь к зачаткам абстрак­ции, и дополнительные синапсы ему ничего не дают. Люди этот критический порог превышают. Их мозг поддерживает полное самосознание, и — как показывают эти отчеты — они используют но­вые синапсы на полную мощность.

  Наибольший интерес вызывают записи о новых начавшихся исследованиях на нескольких доброволь­цах. Действительно, дополнительные инъекции гор­мона еще увеличивают интеллект, но снова в зависи­мости от исходных повреждений. Пациенты с микро­инсультами даже не доросли до уровня гениев. Паци­енты с обширными повреждениями ушли гораздо дальше.

  Из пациентов, в начале лечения находящихся в глубокой коме, я — единственный пока что, полу­чивший третью инъекцию. У меня больше новых синапсов, чем у кого-либо из моих предшественни­ков по изучению, и насколько может повыситься у меня интеллект — вопрос открытый. При этой мыс­ли у меня сильнее бьется сердце.

  Идет неделя за неделей, и мне все скучней ста­новятся игры с врачами. Они со мной обращаются, будто я просто какой-то весьма эрудированный иди­от: пациент, проявляющий признаки высокого ин­теллекта, но все равно не более чем пациент. Для неврологов я только источник скенограмм ПЭТ и некоторое хранилище спинномозговой жидкости. Психологи имеют возможность кое о чем догадать­ся относительно моего мышления по беседам со мной, но не в состоянии избавиться от предвзятого представления обо мне как о человеке, ухватившем кусок не по зубам: обычный человек, который не может оценить свалившийся на него дар.

  На самом деле это врачи не могут оценить, что происходит. Они уверены, что способность челове­ка действовать в реальном мире не может быть повышена лекарством, а мои способности суще­ствуют лишь по искусственной мерке тестов интел­лекта; значит, они зря тратят свое время. Но эта мерка не только не естественна: она еще и слиш­ком коротка — мои постоянно идеальные оценки по тестам ничего врачам не говорят, поскольку на столь далеком участке гауссовой кривой сравнивать уже не с чем.

  Конечно, результаты тестов улавливают лишь тень того, что происходит на самом деле. Если бы врачи только могли посмотреть, что делается у меня в голове, сколько я сейчас улавливаю того, что рань­ше пропускал, сколько применений могу найти для этой информации. Мой интеллект — совсем не ла­бораторный феномен, он практичен и действенен. С моей почти абсолютной памятью и способностью сопоставлять я оцениваю любую ситуацию немед­ленно и выбираю способ действий, оптимальный для меня; нерешительности я не знаю. Только тео­ретические вопросы могут составить трудность.

* * *

  Что бы я ни изучал, я вижу всю систему. Я вижу гештальт, мелодию в нотах, во всем: в математике и науках о природе, в живописи и музыке, в психоло­гии и социологии. Читая тексты, я вижу только, как авторы топают от точки к точке, нашаривая ощу­пью связи, которых не в состоянии выявить. Они как толпа, не умеющая читать ноты, которая пялит­ся на партитуру сонаты Баха, пытаясь объяснить, как ноты вытекают друг из друга.

  Как ни прекрасны эти картины, они лишь раз­жигают мой аппетит. Другие узоры ждут, чтобы я их увидел, и масштаб их куда больше. По отноше­нию к ним я сам слеп, и все мои сонаты по сравне­нию с ними — всего лишь изолированные обрывки данных. Я понятия не имею, какие формы может принимать подобный гештальт, но в будущем такое понимание придет, и я хочу их Найти и воспринять. Хочу так, как никогда ничего не хотел.

  Приезжего доктора зовут Клозен, и он ведет себя не так, как другие. Судя по манере, он привык в общении с пациентами носить маску вкрадчивой вежливости, но сегодня он немного не в своей та­релке. Он старается напустить на себя дружелюб­ный вид, однако в производстве уверенного словес­ного шума несколько уступает другим врачам.

—  Этот тест происходит так, Леон; вы будете читать описания разных ситуаций, в каждой из ко­торых заключена проблема. И после каждого опи­сания вы мне расскажете, как бы вы эту проблему решали.

— Я такие тесты уже проходил, — киваю я.

—  Вот и хорошо, вот и славно.

  Он вводит команду, и экран передо мной запол­няется текстом. Я читаю сценарий: проблема плани­рования и выбора приоритетов. Реалистичная, что необычно: по мнению большинства исследователей, оценки таких тестов получаются слишком произволь­ными. Я несколько выжидаю с ответом, и все равно Клозен удивлен быстротой моей реакции.