— А ну его! — спрыгивая на землю, говорит Галя. — Как дам по затылку, только слезет…
— Зачем он туда?
— Нехай подслушивает, жалко, что ли… — Галя спокойно ложится на одеяло, раскидывая руки. — А ты стихи любишь? У меня полная тетрадка списанная! И про войну, и как дружат. Про всякое.
— Покажешь? — Юлька уж и думать забыла о Шурце.
— А то нет! У нас бабка Катя здорово стихи складывает.
— Баба Катя?
— Ага! Слушай. С выражением читать или так?
— Конечно, с выражением.
— Это не бабы Катино, это списанное. Петруша из библиотеки журнал приносил.
Галя села. Скрестив на груди худые руки, выкатив чёрные глаза, начала деревянным голосом, всё убыстряя:
— «Тоненькая девочка, на ветру дрожа, смотрит недоверчиво с шестого этажа. Яростно, пугающе несётся на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю!» С неба листья осенью падают к ногам. Из окна доносится: «Что за хулиган!..» Окно предусмотрительно закрывает мать. Ах, что они, родители, могут понимать! Бегают, волнуются, запирают дверь. Налетает с улицы: «Галочка, поверь!» Только как довериться, мать кричит своё и с утра до вечера около неё. А внизу взывающе слышно на углу: «Галя Агармышева, я тебя люблю…»
Юлька сидела поражённая, приоткрыв рот, ковыряла машинально ореховый зародышек… Галя согнала с лица деревянное выражение.
— Руки, гляди, не отмоешь. Понравилось?
— Это про тебя? Про тебя?
— Да не про неё! — заорал вдруг в листве Шурец. — В стихе Галя Огарышева, а она на Агармышеву переложила. Будто про здешнюю писано!
— Вот как дам — погоди, слезешь, — так же спокойно пригрозила брату Галка. — Опять, анчибола, в тетрадку нос совал?
— Анчибола? — поперхнулась Юлька.
— Да мы так ругаемся понарошку.
Шурец, уже не таясь, приготовился махануть с ореха прямо на девчонок, как с огорода долетел голос бабы Кати:
— Галю! Воды в бочку не натаскала? Кур не загнала? В школу устрекочешь — кто делать будет?
— Пошли на колонку?
— Пошли. Скорей бы твоя практика кончилась. Меня в этом году, к счастью, освободили… — Юлька встала не очень охотно, повесила на плечо гитару. — А то бы мы с тобой в горы пошли! — У неё вдруг воинственно засверкали глаза. — Я уверена, здесь есть какие-нибудь развалины! Например, древнегреческие… Феодосия ведь когда-то…
— Знаю. По истории проходили.
— Сами вы древнегреческие! — закричал Шурец, лихо съезжая по шершавому ореховому стволу к разросшемуся у плетня лопуху величиной с зонтик.
Пока Галя, гремя, освобождала на кухне вёдра, Юлька скрылась к себе в комнату. Вышла — не только Галя, но и Шурец, примчавшийся следом, в голос ахнули. Чтобы идти на колонку, Юлька разрядилась: на нос нацепила очки, волосы стянула на макушке лентой — получилась чисто редька хвостом кверху; вместо сарафана влезла в бриджи с кофтёнкой без рукавов.
— Плечи солнцем пожжёшь, — поджимая губы, предупредила Галя.
— Я специальным кремом намазалась, мама купила. Хочу загореть до черноты. Тебе дать?
— Дай. А голова?
— И волосы пусть выгорают. До цвета соломы.
Галя грохнула ведром, сама перед калиткой сдёрнула с тёмной головы платок.
У колонки было как обычно. Только при виде Юльки, шествовавшей в малиновых бриджах и очках, девочки сразу сбились в кучу, мальчишки же сделали вид, что им и дела ни до чего нет.
Галя подставила под кран ведро. Тугая звонкая струя забила по дну, брызнула на Юлькины бриджи… И вдруг в мокрой чёрной пасти колонки что-то фыркнуло, застреляло, из крана плеснуло коричневой жижей. С шипением, будто из паровоза, выплюнулся пустой воздух.
— Воды нема! Перекрыли!.. А ну качни! Эх, мне ещё когда мать велела… Погоди, дай я! Пусти!.. — загалдели ребята, толпясь у крана, дёргая рукоятку, не обращая больше на Юльку никакого внимания.
Вода не шла.
На правах начальницы Галка растолкала всех. Присела, дунула так в смолкший кран, что чуть не лопнули щёки. Подвигала рукоятку… Утка с утятами, заботливо крякая, постояла в луже, пока утята с писком не улеглись в ней.
— Перекрыли, — подтвердила Галя. — Авария на линии.
Но тут в конце улицы в облачке пыли застрекотало что-то.
— Петро едет! — звонко крикнула она.
Мгновенно, как вспугнутые воробьи, брызнули в стороны ребята. Одни Галя с Юлькой остались с пустыми вёдрами. Но это был не Пётр, хотя треск его мотоцикла Галка узнала безошибочно.
Парень в грязной спецовке слез, подпёр мотоцикл, подошёл к тёмной, обросшей травой круглой крышке у колонки и по-хозяйски коротко приказал:
— Лом неси, живо!
Галя пронеслась к калитке, вернулась с чёрной железякой. Парень подковырнул крышку; кряхтя, полез в открывшийся под ней люк.
Юлька молча таращила глаза. Галя спросила деловито:
— Авария?
— Авария бы… — пробурчал парень, исчезая.
Девочки нагнулись над люком. Парня уже не было видно, в глубине ворочалась только его спина.
— Воду перекрыли? — спросила Галя.
— Было бы что перекрывать… — глухо ответил люк. — Нема воды. Зима знаешь какая была!
— Зачем он туда полез, в дырку? — с недоумением спросила Юлька.
— Магистраль проверяет.
— Какую такую магистраль?
— Трубопровод. Ну, по какому вода к нам с водохранилища идёт!
Юлька сморщила лоб. Честно говоря, ей и в голову не приходило, что колонки не могут сами тянуть воду сквозь землю!
