Помощник китайца. Я внук твой - [52]

А потом, когда я уже чистил ствол в уютном тепле избушки и покуривал с Серёгой, Вовка вернулся из ельника с раздувающимися ноздрями и сказал, сжимая кулаки:

— Дай тозовку свою, стрелок хренов.

Я побежал сам, вставляя патрон на ходу. Затем опять открыл затвор, вставил ещё один, потом ещё. Винтовка моя однозарядная была. И только на четвёртый раз негнущееся тело Амура благодарно дёрнулось и, наконец, расслабилось. Я потом часто замечал, что вот в таких дошедших, которые долго терпели, жизни больше — будь то собаки или кони. Уже и кровь вся вытечет, а всё ждёшь.

Сколько он убил людей, мой дед, ставя подписи под списками на расстрел? Вроде бы, немного — всего тысячу или две — по сохранившимся документам. Ну, коллективизацию на Северном Кавказе провёл. Он даже считался в народе добрым, к нему приходили хлопотать за осуждённых родственников. Его любили женщины, рожали ему детей, а потом ещё и прощали, берегли его память.

После нескольких утомительных тягунков вверх и нескольких приятных спусков, когда отдыхаешь, пролетая мимо кукурузных полей и мимо кораллей с ухоженными лошадьми, я миновал церковку в Эрне, потом центральную площадь, которая также являлась единственным перекрёстком со светофором в этой маленькой деревне. Незнакомая встречная девушка кивнула мне, потом мужчина с садовой тележкой приветственно махнул мне рукой со своего крылечка.

Сразу за деревушкой открылось небольшое поле, окружённое тополями, посередине которого стоял настоящий, не виденный с глубокого детства цирк шапито. Поздно вечером, когда я проезжал мимо обратно со станции, в цирке играла музыка, и слышна была дробь барабанов. Вся обочина была занята припаркованными автомобилями.

В Эдингене я миновал железнодорожный переезд, немного отдохнул на спуске, потому что улица пошла вниз. Спросил дорогу на станцию у пожилой женщины, которая стояла на тротуаре и болтала с подругой, высунувшейся из окна на первом этаже. Они оглядели меня, потом, неторопливо перебивая друг друга, объяснили по-французски, где вокзал. Тётенька, которая была в окошке, опиралась локтями о подоконник, украшенный цветами, и каждое своё слово подтверждала кивком головы. Указания были ясными и чёткими — до перекрёстка, поворот налево, до моста, перед мостом направо.

Я даже не ожидал. Вся эта сонная, тихая, солнечная обстановка, крохотный городишко, перезвон колоколов на дальней церковке, поля с кукурузой и свёклой обещали мне сбивчивые напутствия. Там это, поедешь маленько… там быткомбинат будет, так? Ага, за быткомбинатом потом горелый дом амбарный. Да не крестовый он, Нель, амбарный. Да когда ж он крестовым-то был, всю дорогу амбарный. Нель, ну что ты? Там ещё Витька Холопов жил, когда на автокомбинате работал. Ну, на Грибоедова который, а ты про какой? Так тот на Розы Люксембург уже убрали давно, там теперь же магазин новый. Тот-то, конечно, крестовый был. Ну ладно… в общем, сынок, ты поедешь, но ты тот дом и не увидишь, он в глубине там, за школой, ты туда не сворачивай…

Мне даже не задали традиционный вопрос: а ты сам-то откуда?

Я легко добираюсь до станции, ставлю велосипед на стоянку и защёлкиваю замочек на колесе. Теперь он будет дожидаться меня до вечера, когда я сойду с электрички, словно местный житель, отомкну замок и потихоньку покачу к себе на виллу Хеллебос, кивая встречным прохожим, махнув рукой мужику с садовой тележкой. Я буду совсем почти свой.

Человек в билетной кассе, вручив мне сдачу, ткнул пальцем в окошко, показывая на стоящий поезд: через минуту отходит, поторопись. Пиво купить не успею. Проводники отругали меня, что я бежал через пути, а не по подземному переходу. Вы попадёте под поезд, и расписание поездов не будет больше вас беспокоить.

Я перепутал станции и вышел на одну раньше, на Брюссель-Миди, Южном вокзале. В запасе было два часа времени, поэтому я решил пройтись пешком. У меня была карта.

На площади Конституции я зашёл в маленький марокканский супермаркет и купил телефонную карточку, чтобы позвонить жене. Все окрестные автоматы были разбиты или с оторванными трубками. Я пошёл по Сталинград-страат в центр и через некоторое время обнаружил кабинку с работающим телефоном. Там было немного наблёвано, но уже давно. Весёлый, наверное, район.

— Ты откуда звонишь?

— Да я тут на Сталинградской, около вокзала.

Пока я болтал, мимо меня проходили люди — ребята в спортивных костюмах и огромных сникерсах, живущие под не слышную другим ритмичную чёрную музыку, идущую из наушников или просто изнутри, гордые седобородые старцы в тапочках и накидках на плечах, беременные, скрывающие лицо женщины. Я вспомнил нашего старого друга по имени Алла Ибрахим Измаил, иракца, который как раз жил, а может быть, живёт и сейчас, в городе Волгограде.

Мы его звали Аля. Раньше, лет двадцать назад, он частенько заезжал в Москву. Примерно раз в два месяца можно было слышать, как мама, подняв трубку, говорит: Алё. Аля? Здравствуйте, Аля! Всё хорошо. А у вас? У Николая Васильевича тоже всё хорошо, спасибо. Илюша прекрасно. И бабушка, спасибо. Вы… Анна Кирилловна выздоровела. У кого? У него тоже… У Олечки всё отлично. Собачка? Собачка жива-здорова. А вы где? Так заходите быстрее, конечно.