Помощник хирурга - [34]

— Капитан, вы слышали новости? «Шэннон» захватил «Чезапик»!» — Они уже разошлись на приличное расстояние, но Джек всё ещё слышал как тот горланит. — «Мы бьём их снова и снова!»

Сдав рапорт и вновь сотню раз подробно описав ход битвы, Джек покинул Адмиралтейство. Костёр уже как следует пылал, а общий шум веселья стал ещё громче.

«Против гвалта в Галифаксе я не возражал», — размышлял капитан. — На самом деле мне даже нравилось — это было естественно, правильно и уместно. Но там они фактически были на месте событий, страдали от действий захватывавших суда американцев. И видели «Шэннон» с «Чезапиком» своими глазами». Джек так же припомнил, что несмотря на всеобщий восторг в Галифаксе обед был подан вовремя, теперь же, по причине чрезмерной радости из-за возвращения на берег, столь славных новостей и встречи с возлюбленной (женщиной из Госпорта), корабельный кок совершенно потерял голову.

Обед не был готов, и пустой желудок Джека прилип к позвоночнику: обстоятельства явно изменились. Джек направился через дорогу в «Корону» и заказал хлеба, сыра и кварту пива.— Вот ещё что, — сказал он официанту. — Отправьте сообразительного мальчика к Дэвису за лошадью, да пусть найдет покрепче. Скажите, что это для капитана Обри, а если он вернётся до того, как я допью пиво, то получит полкроны. Дорога каждая минута.

Обыкновенный мальчик не имел бы шанса получить эти деньги. Толпа была очень плотной, а жажда капитана Обри к пиву весьма велика — его первая честная кружка крепкого английского пива за очень долгое время — но мальчик из «Короны», привыкший ухватывать недопитые пиво или джин со дна бокала, да прибирать к рукам всё, что можно прибрать, был хотя и худ, но чрезвычайно резв. Окольными путями приведя большую кобылу Дэвиса, он проявил дюжую смелость, с риском для жизни сначала перемахнув через ворота в усадьбу Паркера, а потом преодолев ворота, ведущие из нее, оставил громадного храпящего зверя в стойле и со спокойным видом вошёл доложить, что дело сделано как раз в тот момент, когда капитан в последний раз поднял кружку.

— Прошу извинить меня, джентльмены, — сказал Джек уже собравшейся вокруг него группе офицеров. — Мне нужно домой и я не могу задерживаться.

Кобыла Дэвиса успела перевезти множество торопящихся грузных морских офицеров, и этот опыт состарил её раньше времени, совершенно испортив норов, но ещё никто не был так тяжёл и не торопился так, как капитан Обри, так что к тому времени, как они взобрались на холм Портсдаун, она казалась крайне недовольной. Уши были плотно прижаты, в глазах читалась неприязнь, животное обильно потело. Джек на минуту сделал передышку, чтобы лошадь могла перевести дух, а сам любовался не останавливающимся ни на минуту телеграфом, без сомнения отсылающим дополнительные подробности победы по цепочке в Лондон. Кобыла выбрала момент, чтобы попытаться избавиться от седока, совершив невероятно проворный для создания такого размера прыжок, скачок и поворот, и весьма удачно изобразив из себя деревянную лошадку. Джек не был искусным наездником, но неплохо держался в седле. Мощное давление его колен выдавило последний воздух из лёгких животного, а с ним и изрядную долю вредного норова.

Кобыла уступила и вернулась к своим обязанностям, так что Джек во весь опор помчался по зелёному склону. Свернув направо с главной дороги, он пустил лошадь галопом по заросшим травой дорожкам, которыми, как ему было известно, можно было прилично срезать путь. Вверх по склону и вниз, в долину, пока с последним подъёмом капитан не ступил на собственную землю, свои собственные плантации — как же подросли деревья!

— и дальше через Делдервуд, столь милую рощицу, по новой дороге Кимбера, где кобыла чуть не споткнулась, мимо разрабатываемых шахт, высокой, мрачного вида трубы и крепких построек. Всё это казалось заброшенным. Проносясь мимо, Джек совершенно не обращал внимания на творящееся вокруг, управляя лошадью совершенно бессознательно, как будто ведя куттер сквозь череду замысловатых волн, ведь сквозь прорехи в кронах деревьев уже виднелась крыша родного дома, и его сердце трепетало как у мальчишки.

Он подъехал к Эшгроу-коттедж сзади, по кратчайшему пути, и теперь двигался мимо просторной конюшни — еще недостроенной на момент отъезда, теперь же выглядевшей совершенно готовой, обжитой и даже элегантной с часовой башенкой над каретным сараем, розовой кирпичной кладкой, отмытыми добела стойлами и ведущей в сад аркой.

Насколько он смог оценить, бросив на скаку беглый взгляд, всё вокруг излучало приятное спокойствие: новые крылья (вознаграждение за удачную кампанию на Маскаренскихостровах и захват нескольких «ост-индийцев»), превращавшие небольшой сельский дом в полноценное поместье, теперь соединялись со старыми строениями. Плющ, который он посадил жалкими беспорядочными пучками, теперь уверенно обвивал нижние окна.

Яблони служили стеной фруктового сада. Однако всё вокруг было спокойным и тихим, словно во сне. Из прикрытых створок денников не высовывались морды лошадей, — точнее, створки были наглухо заперты, — не было видно конюха, ни одной живой души на безупречном с виду дворе и за сверкающими окнами дома. Ни единого звука, кроме тихого кукования, доносившегося из-за ряда яблонь. На миг его охватило странное чувство, омрачившее радость, чувство отдалённости от этого чудесного мира, которому он не принадлежал. Но тут двери конюшни скрипнули, приоткрывшись на четверть. Кто-то живой тут был, да и покрытой пеной лошадью стоило немедленно заняться.