Поморы - [153]

Переходя от одного дома к другому, Андрей старательно обходил сторонкой здание почты, чтобы жена не засекла его в окно. Однако она узнала, что муж закутил, разыскала его и, наградив тумаками, увела домой.

А разговоры о волюнтаризме все-таки докатились до ушей Митенева.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Дмитрий Викентьевич Митенев по утрам любил пить простоквашу. От чая отказывался, говоря, что он расслабляет организм и дает склонность к простуде, если его выпить зимой перед тем, как выйти на мороз. Жена, придерживаясь своих правил, выпивала чаю кряду по пять-шесть чашек. Вкусы и привычки у них были разные, хотя они прожили вместе уже более тридцати лет. Жена любила рыбу печорского посола, с запашком, которую муж терпеть не мог. Он питал слабость к соленым грибам, она — к маринованным. Жена любила прохладу и чистый воздух в избе и в отсутствие мужа открывала настежь все форточки, а он наглухо закрывал их, боясь сквозняков. Единственное, что их объединяло, так это привязанность к Унде. Митеневу однажды предлагали работу в областном центре, в рыбаксоюзовской бухгалтерии, но он отказался от нее, считая, что лучше Унды на свете другого места нет, и жена вполне искренне согласилась с ним.

Жена старалась никогда не перечить супругу и не раздражать его, потому что характер у него был вспыльчивый и, придерживаясь старинных домостроевских правил, Дмитрий Викентьевич иногда на нее даже прикрикивал. Супруга находилась вроде бы в подчиненном-положении, но эта подчиненность была внешней. На все случаи жизни у нее имелось свое мнение, и она все делала по-своему, принимая замечания мужа со снисходительной усмешливостью. Он считал хозяином в доме, главой семьи, себя, а она-то знала, что он вовсе никакой не хозяи и не глава, так как совсем ушел в свои правленческие дела и являлся в избу только есть да спать. Все хозяйство лежало на плечах супруги.

У них было двое детей, сын и дочь. Выучившись и оперившись, они оставили родительский кров. Сын, окончив рыбопромышленный техникум, плавал тралмейстером на БМРТ[63], а дочь выучилась на фельдшера и вышла замуж за бригадира строителей в Архангельске. Город перестраивался, по генеральному плану реконструкции, на смену ветхим деревянным строениям вырастали высокие каменные дома, и профессия строителя была здесь в большом почете.

Каждый год супруги Митеневы ездили в областной центр. Сына редко заставали дома. Следуя поговорке рыбаков, он по четыре месяца держал нос по волне. А целиком поговорка была такая: Лови рыбу стране, деньги — жене, а сам — нос по волне. Сын зарабатывал прилично, квартиру обставил богато. Но жена у него была особа заносчивая, к свекру и свекрови относилась со сдержанной холодноватой вежливостью, и они не любили жить в сыновнем доме в его отсутствие, обычно останавливаясь у дочери, в ее уютной, хотя и тесноватой, квартирке в новом доме.

Дмитрий Викентьевич каждый год замечал перемены во внешнем облике Архангельска, удивлялся масштабам строительства и невольно думал о том, что село Унда, центр известного рыболовецкого колхоза, не в пример городу сохраняло прежний вид, заданный еще прадедами. Это кое-кому нравилось, особенно туристам и участникам разных экспедиций, изредка приезжавшим сюда собирать старые доски, — иконы, фольклор и рукописные книги. Они даже восхищались первозданным видом поморских изб и расточали по этому поводу охи и ахи. Пожалуй, только мосточки да теперь еще строящийся клуб были приметами нового в Унде. Переустройством деревни заниматься пока было не по средствам и не по силам: деньги шли на расширение промысловой базы.

Митенев был человеком старой школы, как он говорил иногда о себе в доверительных беседах с Панькиным. Тот прекрасно понимал, что именно хотел этим сказать главбух, однако не без лукавой подначки пытался уточнить:

— О какой школе ты говоришь, Дмитрий Викентьевич? Расшифруй, брат, это не совсем понятное для меня выражение.

Митенев смотрел на него серыми глазами и невозмутимо отвечал:

— Помнишь, как, бывало, в кооперативе мы экономили каждый рубль? Я как бухгалтер немало с тобой повоевал! Ты, Тихон, не в обиду будь сказано, не умел экономить денежки-то. Из ссуд да авансов не вылезали.

— Так ведь я на дело.

— А и на дело, да не всегда расчетливо.

— Что старое вспоминать!

— Вспомнить и старое не мешает, — так же невозмутимо продолжал Митенев. — Метода у тебя и нынче та же осталась. Приспичит тебе — выложи деньги на стол тотчас же. Затеял строить клуб, а суда покупать собираешься. С клубом-то можно бы и погодить…

— Это кто говорит-то? — Панькин насмешливо щурил глаз на своего помощника. — Это кто говорит-то? Секретарь парторганизации! Совсем отсталые настроения. Клуб нужен, брат ты мой, дозарезу! Молодежь его просит. А она все смотрит на города. Там, видишь, культура, то да се… А у нас что?

— И как бухгалтер и как парторг говорю, что со строительством клуба можно было бы повременить. Главное — промысловая база!

— Не согласен, — упрямо сказал Панькин. — Никак с тобой не согласен. Вот надо бы еще провести водопровод с Гладкого озера. Станцию насосную соорудить.

— А не погоришь ты с этим водопроводом? — Митенев сложил над столом руки лодочкой. — Вот тебе твое Гладкое озеро. Воды в нем — с пригоршню. Твои насосы выкачают ее за неделю и останешься на мели.