Помню тебя - [27]

Я еще не осилил свою долю «естествознания» и поднялся, стараясь не разбудить Лару.

Через час покончил с яркими сухими листочками и графиками осенней температуры в тетрадках. В наше время в школе не было такого. А у наших детей?

Растит Антошу моя мама… Он необходим ей, она сникает без хлопот вокруг внука, у нее тут же «вступает в поясницу», как только мы его забираем. Ну да, все шаткое, нестройное, что вклинивается в их пенсионную жизнь, — это от незаполненного, нерастраченного, неутоленного… И я думал об этом по временам. Антоша, конечно, получает все, больше, чем у нас. Так что именно мы повседневно нуждаемся в нем. Не наоборот. И нуждаются в нас мои родители… Все сложилось ради моей работы над диссертацией по принципу временного равновесия и материального удобства: ощутимое бремя забот снято с нас, тем более что их жаждала принять на себя моя мать.

Но это не проходит безнаказанно. Я ловлю себя на том, что вспоминаю о сыне как-то подконтрольно… Для Ларисы — чтоб она это слышала. Например: купить что-нибудь Антону. И возможно, она тоже… Мы жили до сих пор какой-то странной жизнью двух влюбленных. Есть некая необязательность нашей совместной жизни, что-то ненастоящее. А природа не терпит пустоты, и именно в этом смысле приходится опасаться Павлов Сергейчиных.

Так, может быть, пора? И решаться нам с нею сейчас? Это значило: начинать все почти заново… Еще не поздно. Возможно, придется съезжаться с родителями. И с Антоном. Неплохо, если б новый ребенок был бы сестренкой ему. Но это означало: впрягаться теперь совсем по-другому. И захлопнуть за собой дверку… насовсем.

Я погасил свет на кухне. Усталый и встревоженный от этих своих мыслей, вошел в комнату.

Лихорадочно мелькал расфокусированным сигналом наш невыключенный «Горизонт-308», и заблудившийся в эфире голос радиодиктора сообщил: два ночи…

Вот я рядом. Понял по неслышному ее дыханию, что она тоже не спит. Думаю. И она думает. Потянулась и прижалась подбородком…

ПЕТЬКЕ ДРЕМЛЕТСЯ

Петька у нас красавец — в белых валенках и при галстуке, розовато-дымчатый, с совершенно уже седыми и розовыми сгущениями масти по спине и пышным щекам. И физиономия у него интеллигентная до предела, только пенсне не хватает — чтобы совсем как у образованной барышни с пожелтевшего фото начала века. А вуалевый Петькин хвост — и вовсе предмет общей гордости и укор пушным аукционам. Ехидная Леля Малько, поднимая кота за шкирку и прикладывая к своему бежевому пальто, приговаривает: «Будешь, Петечка, мяучить не по делу — на воротник угодишь!»

Петька отлично все понимает и не верит: слышит любовные интонации в голосе грубоватой и черной гренадерши Лели и начинает томно мурлыкать. А про воротник — что ж, говорят же детям «отдам цыганке». Да и у кого поднимется рука на этакую нежную прелесть — он себе цену знает! Так что Петька спокойно дремлет на низком подоконнике в отделе или чаще на пороге постоянно открытой входной двери в нашем строении № 3 НИИ. Он охраняет свою охотничье-жилую территорию и утверждает право на нее тем, что одна пушистая половина его тела размещается при этом в коридоре, а другая — как бы уже во дворе. И изысканный хвост, смотря по сезону, в помещении или на улице. Это очень неудобно для входящих, но все привычно обходят Петьку, уважая его неведомые права. Потому что… ну, хотя бы потому, что Петька так уверен в них. А кому, положи руку на сердце, так уж хватает незыблемой уверенности в чем-то, да и в себе самом? А может, в этом все и дело?.. — приходит мысль. Словом, вальяжный дымчато-пятнистый Петька уверенно и многозначительно располагается на пороге и иногда, потягиваясь, выгибается, как знак вопроса.

В общем, Петька у нас красавец. И это даже странно, потому что происходит он, по всей видимости, от тех же ушастых, с обглоданными хвостами кошек, что рысью пробегают через наш двор и зовутся — все скопом — Муркой с Муськой (пойти дать им засохший бутерброд, чем выбрасывать!), хотя бегает их во дворе не две, а неизвестно сколько, такие они все похожие: покрупнее и помельче, но одинаково полосатые, желтоглазые и плоские, цвета асфальта.

При них состоит котище Марат. Но тот никуда не пробегает, а возлежит степенно, будто при должности, под водосточными трубами у фасада гаража. У Марата мрачная внешность убийцы. Это крупный, грязно-пятнистый котяра с толстыми желтыми усами, а морда, по самые глаза, у него скрыта черной полумаской. И, как все ужасные убийцы в романах, он имеет сентиментальное пристрастие: в трещинах асфальтовой корки у водосточных труб обнюхивает молодую зеленую травку.

Мрачный котище — повелитель здешнего гарема. Но что-то он, видимо, недосмотрел в интимной жизни двора. И однажды уборщица Вера принесла к нам в отдел на погляд деликатного, как девочка, котишку — ни в полосатых матерей, ни в отца. Так что было понятно: в подвалах под гаражом ему не жить — съедят… Домой котишку хотели взять, но не смогли. Большинство в отделе были собачниками, а кто жил с соседями. И дымчатого рыжика устроили пока что на кипе старых «Экономических газет» (отдел наш принадлежит экономическому НИИ) и назвали, чтобы польстить таким соответствием завотделом Василию Ивановичу, который был тогда в отпуске, в честь ординарца знаменитого его тезки — Петькой.