Полюшко-поле - [10]

- А ну-ка, нажимай!

- Девоньки! - крикнула Татьяна. - У барабанщика аппетит разыгрался. Подбросим ему!

Снопы полетели друг за дружкой. И все-таки Татьяна успевала каждый сноп поймать, повернуть его в нужном направлении, точно бросить под руки Егору Ивановичу да еще свернуть узел свясла. "Ах, ловка, чертовка!" - подумал он, восхищаясь своей напарницей. Горка снопов стала расти все выше и выше. Татьяна озорно блеснула зубами:

- Завалю!

- Меня? Врешь, Танька!

Егор Иванович остервенело сграбастал своей пятерней сразу два снопа, рванул свясла и оба сразу туда, в пасть, где отбеленные зубья слились в один сверкающий круг. Барабан заурчал ниже, гуще и басил довольным утробным ревом.

- А вот эдак не хошь? Гуртом вас, гуртом! Ходи, милые, ходи веселей! покрикивал Егор Иванович, захватывая последние залежавшиеся на столе снопы.

Так они, распаленные работой и задором, простояли больше часа плечо в плечо, упорно, не сдаваясь друг другу, пока Конкин не остановил молотилку.

- Шабаш! Отдохните малость, а то мотор пережгете.

- Ну, Татьяна, семь потов с меня согнала, - говорил Егор Иванович, вытирая подолом рубахи лицо и шею.

- Небось и вы, Егор Иванович, попотеть нас заставили, - сказала одна из женщин.

- То-то, козы! А то вы нас, стариков, уж в зачет не берете, ухмыльнулся Конкин.

- Эх, Татьяна, кабы так все время работали! - сказал Егор Иванович.

- Эх, Егор Иванович, кабы все время платили бы...

- Ничего, бабы, ничего. Выправится.

- Ничего, конечно... А то что ж? Вот и мы - ничего, - сказала Татьяна.

И все засмеялись. На току появилась Надя Селина, подошла к Егору Ивановичу, отвела его в сторону.

- Я была на твоем поле, дядя Егор, видела, как Степан навоз возит.

- Ну?

- Сваливает где попало.

- Он что, с ума спятил?

- Все равно, говорит, его разбрасывать по весне.

- Как все равно! Да он до весны-то вымерзнет. Вымоет его - одна труха останется.

- Поди сам с ним поговори.

- Уж я с ним поговорю...

5

Егор Иванович, насупясь, двинулся к полю напрямки, через Воробьиный лог. Даже в логу снег был неглубоким, и черные валы зяблевой вспашки повсюду выпирали из-под жиденького снежного покрывала. На склонах по крутобоким увалам шумели низкорослые дубнячковые заросли. Дубнячок был не выше ковыля - по колено. Но жухлые листья красновато-ржавого цвета громыхали на ветру, словно жестяные банки. "Не дерево, а трава... но поди ж ты, шумит!" - думал Егор Иванович.

На крутом взъеме, под глинистым обрывчиком, из дубнячковых зарослей струился блеклый вялый дымок. "Кабы не загорелось, - подумал Егор Иванович. - Притушить надо". Он поднялся наверх, разбросал небольшую стылую кучку сизого пепла; мелкими блестками сыпанули на снег искорки, запахло вроде бы паленым. Егор Иванович оглядел валенок - не прихватило ли? Валенок был в порядке. На снегу возле ног чернела странная головешка вроде бы на палку насажено маленькое копыто. Егор Иванович поднял ее - так и есть: копытце. Обуглившаяся ягнячья нога. Ах ты, ягода-малина! Ягнят жгут.

Егор Иванович сунул в карман эту ножку и свернул к лугам, где виднелись камышовые крыши приземистых сараев кошары.

Встретил его старший чабан овцефермы, Богдан. На нем огрубелый, какой-то белесой дубки полушубок.

- Твой полушубок супротив моего не годится, даром что новый. Мой ни ветер, ни дождь не берет, - смеялся Богдан. - А палкой ударь в него звенит, что твой колокол. Только волков пугать.

- Ты случаем не этим полушубком волков пугаешь, которые у вас ягнят таскают? - ехидно спросил Егор Иванович.

- Этим полушубком! Вчерась накрыл одного!.. - обрадовался Богдан. - Ты уже слыхал?

- Желаю послушать.

Сели на бревно возле плетневого овечьего база. Богдан достал кисет, моментально свернул цигарку и чиркнул спичкой; огонек где-то пропал в огромных лапах цвета дубовой коры. "Не руки, а лопаты, - подумал, прикуривая, Егор Иванович. - В таких руках не то что спичку, костер можно уберечь от ветра". По сравнению с жилистой худой шеей Богдана, с угловатым сухощавым лицом и неширокими плечами эти натруженные руки выглядели непомерно большими, - казалось, они принадлежали какому-то великану и были одолжены Богдану на время.

- Дело было не шутейное, - начал свой рассказ чабан. - Повадился к нам волк ходить, каждую ночь следы у база оставляет. И никто выследить его не может. Да какие у нас охранники! Так, приблизительный народ... А ну-ка, думаю, я сам его подкараулю. Взял ружье - и на баз. Сижу на этом самом бревне, курю да с доярками балакаю, они с вечерней дойки возвращались... Здесь их Круглое все перехватывает. Они привыкли. До нас дойдут, останавливаются, как солдаты на линии огня. А там перестрелку полюбовную ведут. Стоят, балакают со мной, ждут Круглова. А ночь темная такая, глаз коли - в двух шагах ничего не увидишь. Вдруг слышу - овцы на мой конец шарахнулись. Уж не волк ли, думаю. Вскочил я да бежать на баз. Пока через плетень перелез, пока овец растолкал, добежал до дальнего плетня, смотрю так и есть. Задавил волк овцу и убежать успел. Вот, думаю, наглец так наглец. Ведь надо же, почти под носом у меня овцу загрыз. На другой день осмотрел дыру, куда он пролез, и поставил возле нее капкан. А сам спрятался на базу под плетнем. И что ж ты думаешь? Пришел ведь, наглец, и на другую ночь! Но в дыру не полез - капкан учуял. А решился обойти баз от конторы. И людей не побоялся. Идет себе за доярками, как на полюбовное свидание. Они в контору к Круглову, а он на баз через околицу пролез - и к овечкам. Я к околице. Овцы ко мне сгрудились. А он почуял беду - да на плетень. Прыгнет с разбегу, но перепрыгнуть не может. Пока я пробирался к нему сквозь овец, он повернулся - и на меня. Тут я его и вдарил из ружья. Он очумел, видать, бросился в дыру и попал в капкан. Я снял вот этот полушубок, накинул на него, связал ему морду, взвалил его на спину вместе с капканом и принес до конторы. Вошел в контору и говорю так тихонько Круглову: "Данилыч, волк еще четырех овец задавил". Он ажно привстал и закурил от волнения. "Ну, говорит, Богдан, теперь тебе и коровы не хватит расплатиться". А я эдак заглядываю в окно и говорю: "Данилыч, а что это там чернеет у телеги?" Он припал к окну да как крикнет: "Волк!" Схватил топор и бегом. Пока мы вышли с доярками, он его уже убить успел. "Ну, говорит, конец вражине". И вид у него такой довольный. А я посветил фонариком и говорю: "Ишь какой понятливый волк. К телеге привязался. Знал, что его убивать станут". А девчата как увидели, что волк в капкане, так и покатились со смеху. "Как вы с топором-то не побоялись, Константин Данилыч. Волк хоть и в капкане, а страшный, да еще ночью". И с него, бедняги Данилыча, весь полюбовный лоск сошел, как корова языком слизнула.