Полюшко-поле - [12]

В такие мрачные минуты размышлений Волгин любил подкрепиться. Спасибо, хоть чайные есть на белом свете.

Пока Сенька-шофер сдавал мед и оформлял накладные, Волгин ушел в парикмахерскую "подъершиться", как он говаривал, то есть подстричь, подровнять местами свой густой седой ежик, похожий на платяную щетку из отборной щетины. Затем отвели им кабину в чайной и принесли ящик пива. По мере того как бутылки пива опорожнялись, большой нос Волгина все более краснел. И на душе вроде бы полегшало, и воспоминания пришли хорошие.

- Пошли, Сеня! Раздувай свой самовар. Мы еще погремим!

А ведь бывали времена, гремели... Не раз Волгин завоевывал районное знамя досрочной сдачей хлеба. Выезжал его обоз раньше всех колхозов. Не гляди, что мы на отшибе... А чуем что к чему. Нюх у нас тоже имеется. Волгин сам паромы наводил, сам и въезжал в райцентр впереди на тучном вороном жеребце...

- Вот казак! - говорил про него секретарь райкома Стогов. - Любит блеснуть перед народом. Раньше себя никого не пустит... Жить умеет...

И жили... По крайности знали, на чем верх можно взять. Одна торговля чего стоила. Уж, бывало, Волгин не повезет с осени рис на базар, не продешевит, подождет, пока цена не поднимется. Однажды в Приморске он костью подавился. Сидит в докторском кресле - сипит, язык не шевелится. А все ж поманил шофера знаками, написал ему: "Сходи на рынок, узнай, почем рис..." А кто на Сахалин баржу лука отвез? Игнат Волгин! С Сахалина приволок корабельный дизель - в сто семьдесят сил. Всех переплюнул! Осветил село, что твой город... А теперь обрезали торговлю. Одни разговоры - повысим урожай! Да что ж он, поля свои не знает? Земля добрая, да не в ней суть. Мужики не больно стараются... Медведи! Обленились... А все орут - повысим! Как будто бы кто против. А как повысить? Есть семена, удобрения... И сей на здоровье, только по норме. А Селина чего выдумала? Не по сто семьдесят килограммов высевать, а по двести пятьдесят. Ишь ты, семена плохие! Десять лет хорошими были, а теперь вдруг плохие... Нет уж, дудки! Семена перерасходовать он не позволит. Нашли причину - всхожесть низкая! А ты повысь, на то ты и агроном. А перерасходовать не позволю... Легко сказать - семян купить. Где? На что? В долг?! А вот этого не хочешь! - и Волгин выкинул кукиш в смотровое стекло грузовика.

- Ничего, посеем тем, что есть, - продолжал он рассуждать, не обращая внимания на улыбающегося шофера. - Будет и урожай не хуже, чем у других. Так, что ли, Семен?

- Принято единогласно...

Словом, возвращаясь домой, Волгин чувствовал в себе уверенность и силу. Сегодня же он решил отчитать агрономшу... И чтоб не чирикала попусту. Вовремя не пресечь, такой гвалт подымут, срамота.

Агрономшу он встретил возле правления.

- Придержи-ка! - сказал он шоферу и, вылезая из кабины, крикнул: Селина, зайди ко мне!

Через минуту агрономша сидела перед ним на стуле. Игнат Павлович некоторое время стучал волосатыми пальцами по столу и внушительно покрякивал - выдержку делал. Потом еще для острастки смерил ее с ног до головы крутым взглядом белесых в красных прожилках глаз и наконец спросил:

- Не передумала еще?

- Нет.

- Так вот, сто семьдесят на гектар - и не больше! Понятно?

- Нельзя сто семьдесят - зерно имеет всхожесть всего шестьдесят процентов.

- Повысь!

- Пожалуйста. Но для этого надо купить еще семян.

- Так-то и дурак повысит. Ты повышай не покупая.

- Это невозможно! Семян не хватит...

- А подрывать авторитет колхоза и председателя возможно?

- Но что же делать? Иначе будет низкий урожай.

- Сколько еще хочешь купить семян? Дай мне твою цифру.

Селина вынула из планшетки лист бумаги и написала "250 цн.".

- Пожалуйста, - протянула она листок.

Волгин взял красный карандаш, жирно обвел кружком эту цифру, поставил точку и сказал:

- Эту цифру я беру в арбит. Ясно? Сей пшеницу по сто семьдесят килограммов! А кукурузу - ту, что есть. Все!

"Взять в арбит" у Волгина значило - спор окончен.

"Ну подожди, баран упрямый. Вот проспишься, я тебе устрою парную с веником", - думала Надя.

Она знала, что спорить с ним теперь бесполезно, и решила подготовить к завтрашнему звеньевых. Егора Ивановича она застала дома. Он сидел за столом, подсчитывал свои будущие доходы и заносил их в школьную тетрадь.

- А, племянница! - приветствовал он Надю не вставая. - Проходи.

К столу вместе с Надей подошла Ефимовна, кивнула на исписанную тетрадь.

- Все считает, все плантует...

- А как же? Доходы!

- Журавель в небе.

- Нет, мать. А вот он, договорчик с председателем... - Егор Иванович показывал бумагу не столько Ефимовне, сколько Наде. - Смотри, вот она, его подпись, вот - моя. "Егор Никитин". И печать есть... А роспись у меня прямо директорская.

- От росписи до урожая окарачиться можно, - заметила Ефимовна.

- Ничего! И урожай будет, и премию получу. Эх, мать! Куплю я тебе мотоциклу, и будешь ты на ней ездить корову доить...

- Будет тебе дурачиться, - Ефимовна махнула рукой и отошла.

- Поди ты... не верит колхозная масса в высокую оплату... - с ухмылкой сказал Егор Иванович.

- Ты семена-то свои видел, дядя Егор? - спросила Надя.