Полюшко-поле - [65]

Вареник соскользнул с вилки, шлепнулся в тарелку. Староста выпучил глаза:

— А не врешь, самозванец?!

— Я самозванец? Я родной племянник Петра Петровича и его наследник!

— Садись, племяш, к столу. И ты, барышня, садись, — смягчился Кваша и погладил струистую бороденку. — Вот ты, племяш, и не знашь, что я всегда был первым другом Петра Петровича. Вместе с ним у батьки Махно служили, а потом на ярмарках верховодили, добрыми конями торговали. Мне кум родным братом был. Никогда ни в чем не подводил и ни в какой беде не оставлял. Царство ему небесное, а нам земное. Ну, племяш, выпьем за твое благополучное возвращение в Переяслав… Нет, ты погоди, прежде чем чокнуться с тобой, хочу кое-что спросить. Ответь мне только на один вопрос. Какая икона висела в спальне Петра Петровича, а?

Иван проглотил вареник и заметил, как его товарищи приготовились к схватке с полицаями. «А вдруг не ответит?»

Но Бугай проглотил второй вареник и сказал:

— Это можно… В спальне Петра Петровича перед иконой прежде всего висела лампадка на трех бархатных ленточках, а за ней серебряный Николай чудотворец. Привез эту икону мой дядя из Киева. Незадолго до своей кончины, бывало, соскочит с кровати и с криком: «Ой, про-пал…» — бухнется на колени перед чудотворцем.

— Истинная правда. Давай, племяш, теперь выпьем. — Староста чокнулся с Бугаем.

Лица у разведчиков вытянулись. Даже Нина и та с удивлением посмотрела на Ивана.

Закусив как следует соленым помидором, староста зашептал:

— Ты, конечно, племяш, помнишь, что у Петра Петровича было золотишко. А где оно спрятано, знаешь?

— Может, знаю, а может, нет… — неопределенно ответил Иван. — Время прошло, кое-какие приметы пропали. Искать надо, и осторожно. Немцы могут накрыть. Нужно все с головой делать.

— Твоя правда, племяш. Смотри в оба… А я тебе помогу. Справку выдам и твоей подружке пропуск дам, а ты мне немножко золотишка отсыпешь для оборота. Оно мне нужно, чтобы кадило раздуть, а потом я тебя, племяш, с лихвой отблагодарю… А если обманешь, на том свете найду. — Староста достал из кармана стандартную справку и алюминиевую стопку, в которой хранил печать. — Ну, дай бог… Вписывай, племяш, свою фамилию. — Он подышал на печать и приложил к справке.

— «Сельская управа села Петушки, — прочел Иван. — Староста. «SCHULZE».

— Во какой синяк на справке. Смотри, племяш, если подведешь, такие же синяки на твоем теле поставлю и повешу, как собаку. А сейчас давай выпьем за твою счастливую дорогу. — Староста осушил стаканчик и, достав кисет, тихонько замурлыкал себе под нос: — Пой, ласточка, пой, сердце успокой.

При виде табака все оживились. Кролик достал из кармана листочек бумаги и, прежде чем свернуть козью ножку, по привычке прочел вслух:

— «Раздался петушиный крик. Это был уже второй крик, первый прослышали гномы. Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах». — Кролик положил на листок добрую щепотку табаку и добавил: — Эхма… Нам бы сейчас такой петушиный крик. Пусть бы он раздался на Украине, чтобы вся нечисть застряла на всех дорогах.

— Я вижу, ты комиссарик… Как затесался в нашу компанию?

— Да бросьте вы пьяного. Ничего он плохого против новой власти не сделал. Сказал человек «нечисть», а какая — понимать надо, — поспешила на выручку Христя. — Кушайте, кушайте, Яков Васильевич. Свежих достала из печки вареничков.

— Погоди ты со своими варениками. Тут дело серьезное. Разобраться надо… Все слышали, что этот комиссарик сказал?

— А что он сказал? — на секунду очнулись и снова заклевали носами сильно подвыпившие сыновья старосты.

— Племяш, ты слышал?

— Чепуха. Этот человек, Яков Васильевич, проверенный. Верьте мне. На моих глазах настоящего комиссарика порешил на Переяславском шляху. Давайте лучше отойдем в сторонку да потолкуем о главном. Ставлю вопрос прямо. Сколько вам золотых десяток надо?

— Значит, знаешь, племяш, где клад зарыт?

— Вы опять свое заладили. — Бугай усмехнулся. — Да и нет не говорить… Сколько вам надо на первый случай?

Староста, прикидывая в уме какие-то расчеты, сказал:

— Дай, племяш, тридцать десяток, богом прошу, раздуть кадило надо.

— Пусть будет по-вашему. Я принесу. А сейчас — в путь. Дядя мой любил говорить: волка ноги кормят.

— Посошок на дорогу, посошок! — засуетился у стола староста и погрозил пальцем Кролику. — Смотри мне, меньше пей в Переяславе. Ну, племяш, скоро наша возьмет. Уже танковый полк вступил в Бабачиху. В Стовпяги кавалерийская бригада пришла, в Демьянцы — пехотная дивизия. В самом Переяславе две мотодивизии. Собрана вся полиция. На седьмое октября проческа леса назначена. Наша берет, племяш. — Он залпом выпил стопку спирта, потом добрую кружку холодной воды и, грузно осев на лавку, закрыл красные кроличьи глазки и засопел.

— Спасибо вам, хозяюшка, — поднимаясь из-за стола, тихо сказал Синокип. — Живите в этой хате счастливо.

— Мы с мужем вечером бросим эту хату, — печально ответила Христя.

За селом Синокип сказал:

— Ну, братцы, у меня портянки мокрые: сапоги спиртом поил.

— А я под лавку выплескивал, — отозвался Пляшечник и добавил: — Умный человек Шор, знал, для чего могут три фляги пригодиться. Сразу видно, что мы полиция, а не окруженцы. Где бедолаги спирт достанут?!