Полюшко-поле - [53]

— Ахтунг! — Старший конвоир, толкнув в спину Рыкова, повторил: — Ахтунг!

— Господин гросс комиссар, вы ранены, и я разрешаю вам сесть. — Мюллер выпустил из ноздрей колечки дыма и на чистом русском языке продолжал: — Я надеюсь, вы не станете отрицать того, что являетесь членом Военного совета Юго-Западного фронта?

— Нет, не отрицаю.

— Очень хорошо… Но даже если бы вы попытались отрицать, это оказалось бы невозможным. Пленные показали, что вы потеряли на финской войне мизинец. Действительно, у вас не хватает пальца на правой руке. Примета налицо. — Мюллер выпустил из ноздрей колечки дыма и обрадовался: наконец-то получились точно такие же, как у Браухича. Вслух он произнес: — Мне известно, господин гросс комиссар, что вы служили в коннице. Я тоже в свое время проходил службу в конногвардейском полку. Мы — кавалеристы и, я думаю, быстро найдем общий язык. — Он усмехнулся. — Но пока мы в разведке…

— Когда в разведке встречаются конники из разных станов, они скрещивают клинки, — посиневшими губами с трудом выдавил Рыков.

Но Мюллер, как бы ничего не расслышав, снова выпустил колечки дыма:

— Я глубоко сожалею, что среди русских пленных нет моего берлинского друга Василия Ивановича Тупикова. Не знаете ли вы, где генерал? Может быть, он тоже ранен и находится сейчас в какой-нибудь больнице? Я мог бы облегчить его горькую участь.

— Тупиков был в Берлине, но он никогда не был вашим другом.

Мюллер продолжал курить.

— Господин Рыков, давайте поговорим о главном… Согласно инструкции верховного командования все большевистские комиссары подлежат уничтожению на месте. Я являюсь представителем немецкого генштаба и при определенном условии могу гарантировать вам жизнь.

— Если я подпишу какую-нибудь сфабрикованную вами листовку или обращение к советским войскам с призывом сложить оружие. Не так ли?

— Не листовку, а воззвание к русскому народу. Ваша подпись спасет вам жизнь.

— А не подло ли обещать человеку сохранить ему жизнь ценой предательства?

— Видите ли, я усматриваю в этом только военную хитрость.. Я хочу говорить начистоту. На Западе и на Востоке побеждает новый порядок нашего фюрера. Вы, господин Рыков, должны работать для русского народа и найти общий язык с германским командованием. Иначе… вы станете пылью на наших походных сапогах.

— Она будет долговечней германского хрома!

— Фанатизм и презрение к смерти свойственны русским комиссарам. Вот почему наша борьба на Востоке не может иметь ничего общего с рыцарским поведением солдата.

— Вернее, с правилами Женевской конвенции.

— Я буду откровенен с вами. Дело идет о том, «быть или не быть». Мы готовы перевернуть мир.

— В борьбе на Востоке вы отступаете от рыцарского поведения, но придерживаетесь рыцарской идеи… Небезызвестный вам Дон Кихот тоже когда-то стремился перевернуть мир.

— А вы, господин Рыков, политик и острый на язык человек. Я с большим удовольствием прочту вам один важный параграф из директивы главной ставки фюрера. Как видите, у меня нет от вас никаких секретов… — Мюллер порылся в портфеле, зашелестел бумагами. — Слушайте меня внимательно. Вот что сказано в директиве: «Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться. В тыл не эвакуируются».

— В таком случае у меня есть возможность избежать «баланды», отлично приготовленной отменными немецкими поварами из шелухи проса, полусгнившего картофеля с примесью земли и осколков стекла.

— Эта дерзость, господин комиссар, может дорого вам обойтись. Мне стоит пошевелить пальцем, и вы навсегда уйдете в туман и мрак. У вас даже не будет могильного холмика.

— Я буду стоять безыменным солдатом на городских площадях.

— Послушайте, господин Рыков, на что вы надеетесь?

— На нашу победу. — Он прислонился к спинке стула: боль рвет все тело, нет сил пошевелиться.

В расплывающемся кольце дыма усмехается немецкий генерал:

— Это фантазия. На фронте у вас безнадежное положение. Я имел честь недавно разговаривать с фюрером. Он мне сказал: карточный домик — Россия — рухнул! Итак, господин комиссар, я обращаюсь к вам в последний раз… Принимайте мое предложение и подписывайте воззвание.

— Вы, как истинный кавалерист, командуете прямо с седла. А последнее слово за мной… Недавно меня в Кремле принимал Михаил Иванович Калинин. Он сказал: «Разбойник Гитлер будет уничтожен, а его грабительская армия разбита».

Мюллер отшатнулся.

— Казнить! — крикнул он.

Конвоиры подхватили под мышки пленника. Вальтер Шванц распахнул дверь.

Попыхивая сигарой, Мюллер подошел к окну. Конвоиры привязали русского комиссара колодезной цепью к старой яблоне. Шванц взмахнул белым платком. К пленнику шагнули гренадеры с примкнутыми тесаками.

«Этот русский комиссар мужественный человек. Его следовало расстрелять, но… Он дерзко вел себя на допросе и оскорбил фюрера».

Мюллер отвел взгляд от исколотого тесаками человека.

14

Долго прохаживался по тропинке встревоженный Мажирин. За ночь приходили в голову многие предположения. Но одно из них было весьма вероятным: штаб Юго-Западного фронта окружен немцами, руководство нашими войсками нарушено.

На рассвете, утомленный длительным дежурством, он присел отдохнуть под вербой. Прислонился спиной к дереву и сразу словно оцепенел, даже пальцем пошевелить не мог. Только слух еще улавливал шаги комиссара.