Полюшко-поле - [43]

— Надо, лейтенант, продержаться до ночи… Она силу танков сведет на нет… — Комдив, повернувшись вполоборота, взял за локоть командира зенитного дивизиона. — Остановил ты чертей последними снарядами, теперь пусть твои ребята связки гранат готовят.

— Докладываю: еще золотой запасец имеется… Проходили мимо друзья-зенитчики, так я у них десяток снарядов раздобыл. Главный бог войны — артиллерия — в боевом строю.

Эти слова обрадовали Мажирина. Он крепче стиснул локоть майора:

— Люблю расторопных.

В сумерках по огневым вспышкам комдив следил за маневром гитлеровцев. По его определению, с фронта наступал пехотный батальон, и приблизительно такие же силы действовали на флангах.

В кружке бинокля курганы, окопы, пыльные, полыхающие огнем травы…

Отбита вторая вражеская атака, захлебнулась третья. Связками гранат подорваны еще два немецких танка. Лязгает сталь перебитых гусениц. Снова гремят связки гранат. Приземистые T-III делают последние судорожные движения, и от бутылок с горючей смесью над их башнями взлетает дым.

Только вокруг дальнего кургана, похожего на седло и освещенного тлеющим закатом, беспрерывно курсирует уцелевший танк. На гребне высотки развевается фашистское знамя, и под ним какой-то гитлеровец, размахивая руками, отдает приказы своим подчиненным. Наша артиллерия молчит, и на своем командном пункте немцы не соблюдают никакой маскировки.

У Мажирина прямо-таки чешутся руки подать знак командиру зенитного дивизиона. А тот, как бы угадывая желание комдива, предлагает:

— Давайте накажем за такую наглость. Стукнем одним снарядом.

— Только по танку.

Но вражеская машина, как будто почуяв опасность, уходит в тень.

На вершине кургана фашистский начальник продолжает размахивать руками. Но в темнеющей степи затихают залпы. Реже сверкает огонь. Пехота залегла.

— Ну как, товарищи командиры, пожалуй, пора нам в атаку, а? — спрашивает Мажирин.

— Сейчас самый подходящий момент, — соглашается Силкин.

Комдив отдает по цепи приказ: тихо, без единого звука приблизиться к противнику. Забросать его гранатами и с криком «ура» ударить в штыки.

Первым выскакивает из окопа лейтенант Силкин. Молча поднимаются курсанты и уходят в ночь за своим ротным.

В степи стучат и звенят лопаты. Вот уже слышны голоса немцев. Враг спешит, лихорадочно окапывается…

Из-за тучи выкатывается луна и заливает степь лимонным светом. Луна горит на штыках и освещает четко шагающих с винтовками наперевес чекистов.

«Как они идут! Таких не сломить…»

Поблескивают штыки. Комдив узнает старшину Пляшечника, двух братьев Ивановых, снайпера Кавярова.

Взвивается ракета.

И сразу — взрывы гранат.

— Ура-а…

Топот ног.

Вспышки выстрелов.

Зеленые, красные трассы пуль.

Штыковая атака ошеломляет фашистов. Бросая лопаты и оружие, они бегут к Переяславскому шляху, В ночной степи кажутся стогами огромные, крытые брезентом грузовики. Водители в панике разворачивают машины. Они сигналят, мигают фарами. Остатки разбитого мотополка поспешно отступают.

Во мраке звучат возбужденные голоса:

— Бежит хваленое на всю Европу воинство!

— Ребята, а фрицев можно крепко бить.

— Мы им еще покажем!

— Товарищ комдив, мы захватили грузовики! Взяли знамя фашистского мотополка! — коротко докладывает лейтенант Силкин.

Вспыхивает электрический фонарик. Лезвие луча скользит по квадрату красного шелка с широкими белыми полосками и черной жирной свастикой.

— Этого паука я видел на кургане.

— Как прикажете поступить?

— Трофей надо взять… Это документ о наших действиях в тылу врага. Понимаешь, Силкин? — И комдив гасит фонарик.

В полночь после речи комиссара Коновалова над братской могилой гремят троекратные винтовочные залпы. Отданы последние почести павшим героям. Чекисты расходятся по своим подразделениям. На месте остаются только командиры и комиссары частей. Мажирин держит с ними военный совет.

Что делать? Как поступить дальше?

На Барышевку не пройти, на Переяслав не пробиться. С рассветом снова появятся «юнкерсы». Враг подтянет свежие силы и зажмет Рогозов в клещи. Смогут ли устоять наши бойцы? Они уже четвертые сутки не спят, все время в боях и на марше. В обозе скопилось много раненых, их нельзя оперировать и лечить на колесах.

Всем ясно: необходим отдых.

— Да, нам нужна передышка, — соглашается с командирами частей Мажирин и выдвигает свой план. — Уйдем в приднепровские леса. Там болота и озера. Немцы не полезут туда с танками. А мы соберемся с силами, подлечим раненых, наладим разведку и, хорошенько осмотревшись, выскользнем из вражеского кольца.

Снова в степи под яркими осенними звездами поскрипывают колеса подвод и тормоза грузовиков. До самой зари к селу Старому медленно движутся полки.

Просматривая в «эмке» очередные донесения, Мажирин задумывается. Вся дивизия вместе с отрядом моряков и «арсенальцев» насчитывает семьсот активных штыков. Но по пути к Днепру в полки вливаются все новые и новые силы. Из хлебов и перелесков выходят отрезанные от своих частей саперные роты, присоединяются отряды уровцев, милиции, мелкие и крупные группы вооруженных киевских рабочих.

Дивизию догоняют и одиночные бойцы. От усталости их лица серы, как пушистые метелочки ковыля. Эти люди немало хлебнули горя и уже получили прозвище — окруженцы. Они чудом вырвались из фашистского плена, тенью проскользнули мимо часовых, ушли от патрулей и овчарок, пробились к своим.